Око Гора - Кэрол Терстон Страница 14

– Три дня назад. Сначала она расстроилась из-за того, что потеряла игрушку, или когда Тули не явился на зов сразу же, а ей это несвойственно.

– К тому же она отказывается есть, – вставил Пагош, – и стала молчалива. Это ей тоже несвойственно. – Я ощутил ее жар даже прежде, чем положил пальцы на шею, так что не удивился, когда услышал, что сердце бьется слишком часто.

– Мне она показалась слишком теплой, – продолжала Мерит, – но сейчас все разгорячены, Ра ведь так долго путешествует по небу.

– Кто-нибудь еще из детей болен?

– В доме Рамоса других детей нет. Только она… – Мерит запнулась, и глаза ее наполнились слезами. – Малышка.

– Принеси лампу, я посмотрю горло. А ты, Пагош, прикажи разжечь жаровню, но на улице. Потом открой окна, и пусть кто-нибудь принесет веер, потому что ветра нет и ветролов на крыше не заработает.

Держа лампу в одной руке, я сжал девочке щеки, и увидел, что горло опухло и воспалилось. Но больше всего меня беспокоили белые пятна на задней стенке гортани.

– Пусть она полежит на веревках, и продолжай омывать водой, – велел я Мерит, – а я пока приготовлю ей полоскание для горла. Смочи лицо, шею, грудь и даже ноги, потом переверни ее и повтори все снова.

Пагош привел девочку-служанку с веером из страусиных перьев, а потом отвел меня на террасу, где разжег жаровню. Я дал ему бронзовый кувшин с сушеным шалфеем и ивовой корой, попросил наполнить его чистой водой и поставить на огонь.

– Неужели твой господин не может выделить еще одну служанку, чтобы помочь кормилице заботится о дочери, даже когда та больна? – недовольно спросил я.

– Мерит больше никому не доверяет Асет. Только мне, так что говори, что тебе нужно.

Я зачерпнул две ложки растертой земли из старого корыта для скота и добавил несколько кусочков гнилого хлеба.

– Пока достаточно будет кувшина пива.

– Потом, суну, после того, как ты полечишь девочку.

Этот бестолковый болван подумал, что я прошу пива для себя!

– И ты действительно надеешься убедить меня в том, что Мерит доверяет тебе девочку?

Он твердо посмотрел на меня, но голос его звучал мягко:

– Мерит не только моя жена и мать моего сына, пусть его ка живет вечно, но и возлюбленная моего сердца. Она знает, что я буду защищать Асет, словно она дитя моих чресл, потому что эта девочка – истинный дар богини, после того, как Осирис забрал нашего сына.

Понимание налетело на меня, как порыв хамсина [26], подувшего из Западной пустыни: умерший младенец Мерит был его сыном.

– Мерит и мне доверяет, ведь так? – спросил я. Он кивнул. – Тогда у нас не остается выбора, кроме как доверять друг другу. – Надо по меньшей мере успокоить его насчет своих намерений, подумал я, и объяснить причину своей просьбы. – Необходимо восполнить жидкость, высушенную жаром. Поэтому ей понадобится выпить не только этот отвар для горла, а еще и побольше пива. Наверное, стоит попросить кого-нибудь из слуг на кухне выжать гранатовый сок.

Пагош кивнул и поспешил за пивом. Когда он вернулся, я налил немного пива в свой бронзовый кубок и добавил три меры порошка из ступки.

– Сначала я должен дать ей это, а ты пока сними ивовый отвар с жаровни. Когда остынет, неси его мне.

Он снял горшок голой рукой, поставил на покрытый черепицей стол и накрыл тканью.

– Я схожу за ним, когда скажешь.

Асет металась, уворачиваясь от внутреннего пламени, грозившего поглотить ее. Я опустил гусиное перо в кувшин пенистого пива и дал каплям стечь в пересохшие губы девочки, молясь, чтобы Ра проплыл скорее, чтобы ребенку его брата Амона стало полегче. Эта мысль вскоре породила следующую.

– Ее мать знает, что девочка больна? – спросил я у Мерит, она пожала плечами и не пожелала взглянуть мне в глаза. – А отец?

– Он приходит и днем, и ночью – и приносит подношения Амону, прося за ее жизнь.

День сменился сумерками, а потом темнотой, а я все закапывал пиво, ивовый чай и фруктовый сок девочке в рот. Мерит наконец согласилась отдохнуть на соломенном тюфяке, который Пагош расстелил на полу, а я все накрывал Асет влажной тканью, непрестанно моля Тота направлять меня. Ведь не весь навоз одинаков.

Потом я утратил чувство времени – пока не заметил, что в комнате появился кто-то еще. Я обернулся и увидел позади себя жреца.

– Она выживет? – тихо спросил он.

– Это известно лишь Тоту, – ответил я, гадая, действительно ли он любит дочь по-настоящему или же просто заботится о ней, как о средстве, которое поможет приобрести еще большую власть. – Если этой ночью Осирис не заберет девочку, к утру ей станет лучше. Сейчас я борюсь с лихорадкой единственным оставшимся способом – с помощью воды жизни.

Я не знаю, долго ли Рамос пробыл с нами, поскольку он исчез так же тихо, как и появился. Я обернулся, чтобы размять шею и спину, и заметил корзины, полные детских игрушек. В одной лежали тряпичные куклы и деревянный щенок с лапами на шарнирах – ее единственные товарищи по играм, если верить Мерит.

– Пожалуйста, не уходи! – внезапно выкрикнула девочка, и Пагош вскочил. – Тули, вернись, пожалуйста!

– Какого Тули она зовет? – спросил я.

– Это уличный пес, который ходит за ней тенью. Даже спит в ногах ложа. Вчера, похоже, он понял, что Асет больна, и выл, пока я его не выгнал.

– Вернись, и я никогда тебя больше не оставлю, честное слово, – снова выкрикнула она, – даже когда поплыву через реку со своей госпожой матерью!

– Пойди найди собаку и приведи ее сюда, – велел я Пагошу.

Через несколько минут он вернулся с собачкой, которая рвалась с поводка. На самом-то деле пес больше походил на крысу – полуобгрызенные уши, грязная серая шкура и почти лысый хвост. Особенными у него были только глаза, один синий, второй желтый. Я поднял Тули на лежанку и положил руку девочки собаке на спину.

– Он просто откуда-то появился в один прекрасный день, совсем щенок еще, – объяснил Пагош. – У него торчали ребра, а на животе зияла громадная рана. Асет заставила меня отнести пса к домашнему врачу для скота и рабов моего хозяина, но он отказался лечить собаку, так что Асет сама стала о нем заботиться – поливала рану кислым вином и кормила его мясными обрезками. Той ночью она заставила меня устроить ему постель здесь и оставить лампу – разгонять темноту, потому что в темноте «каждая змея кусается, и все львы выходят на охоту», как она сказала. Утром выбрала ему подходящее, по ее словам, имя – «храбрый». – Мне история показалась чересчур напыщенной, и, кажется, Пагош понял это по моему лицу. – Суну, если ты сомневаешься, что этот ребенок может рассуждать о храбрости, то лишь потому, что ты ее не знаешь.