Смерть в рассрочку - Татьяна Моспан Страница 14

— А чего тут делиться? — усмехнулся Большаков. — Сгори я тогда, ты бы тоже понес потери. И немалые. Ты не меня, ты себя вытаскивал. так что не будем про это… Тебя сейчас припекло, но меня-то, извини, нет. Каждый за себя. Я голову в петлю засовывать не собираюсь. Тебе не выкорабкаться, мне про сложившуюся ситуацию известно лучше, чем ты думаешь. Зачем меня за собой тянешь? Не по-товарищески это, душа моя, не по-товарищески…

Большаков набулькал себе «Смирновской» в рюмку и, не чокаясь, выпил.

— Ты умный человек, — крякнул он от удовольствия, облизывая влажные губы, — как мог глупо вляпаться, не понимаю. Нельзя до такой степени доверять людям. Ты привык по старинке работать, а сейчас…

Взгляд Карлина тяжело уперся в Вадима.

— Ну, ну, не надо на меня так смотреть. Я из-под твоей опеки давно выбрался. Это раньше ты был моим начальником, а теперь кто? Каждый сейчас за себя, — повторил он свои собственные слова и прищурился: — Я тебе дорожку не перебегал. Понимаешь, что я имею в виду?

— Нет, — Вячеслав Анатольевич растерянно смотрел на своего бывшего подчиненного.

— Неужели? — деланно рассмеялся Большаков. — А Лидочка? Лидия Григорьевна Пашина?..

— Что? — задохнулся от гнева Карлин. — Что ты хочешь этим сказать, мерзавец?!

— Не ори на меня, Вячеслав Анатольевич, не стоит. А про Лидочку нашу очаровательную могу повторить, что я первый её заприметил. Она была не притив моих ухаживаний. Это потом она к тебе под крылышко переметнулась. Неужели не сказала ничего? — с издевкой произнес Большаков. — Странно… А впрочем, женщины — народ скрытный. Обидно, у нас с ней полное взаимопонимание намечалось, если бы не ты, — со злостью добавил он.

Карлин закрыл глаза. Мразь, какая же он мразь! Врет, подлец, это не может быть правдой.

Но Вадим Большаков не врал. Точнее, врал, но не все.

— Пожалуй, я смогу тебе помочь, — услышал Вячеслав Анатольевич будто сквозь сон, — но при одном условии…

— Нет! — взорвался Карлин и, громко хлопнув дверью, выскочил из кабинета.

Вадим Большаков на четыре года был моложе Вячеслава Анатольевича. Рослый, видный мужчина, он очень нравился определенному сорту женщин. Тем, которых, только помани, ноги на любом столе раздвинут. В министерстве таких было немало. За Большаковым укрепилась устойчивая слава донжуана. Его должность — он был заместителем у Карлина — позволяла пользоваться ситуацией на всю катушку. И он пользовался.

Секретарша Ниночка, Нинель, как её все называли, служила ему верой и правдой. Чтобы получить аудиенцию у Большакова, надо было договориться с Нинель. Она намекала незадачливым визитерам, которые уже несколько дней не могли попасть на прием к начальнику и решить жизненно важные для их главка вопросы, что проблема вполне разрешима. Надо только правильно к ней, проблеме, подойти.

— Зачем самому терять время, ожидая в приемной? Можно присласть кого-нибудь из своих подчиненных, а лучше подчиненную… — со значением напирала на последние слова Нинель.

Мелкие черты её хищного личика, умело раскрашенного дорогой косментикой, были неподвижны. Глаза, не мигая, смотрели на собеседника. Наштукатуренная мымра с хилой грудью немым изваянием восседала в кресле, а проситель не знал, куда деваться от стыда.

Оно, конечно, и раньше за здорово живешь ни один вопрос в министерстве не решался, к каждому начальнику свой подход нужен. Блядства этого тоже было, хоть отбавляй, но все-таки с оглядкой действовали. Партбилет на стол положить боялись, аморалки, как огня, страшились. И чтобы вот так в открытую… Последние годы перестройки и круто начавшаяся демократизация обнажили всю гниль и мерзость, существующую в чиновничьей среде.

Лишь один проситель, переведенный в столицу из провинции, правильно поняв намек многоопытной Нинель, рубанул с большевистской прямотой:

— Блядей на работе не держу!

И ушел, шарахнув от души дверью.

Большаков, испугавшись, что жаловаться побежит, выслал ему вслед подписанные бумаги. Но чиновник волну гнать не стал. Все обошлось.

Чаще всего секретаршу понимали правильно. И на следующий день, после разговора, появлялась просительница.

Нинель, сопроводив её в кабинет Большакова, верным цербером садилась в приемной.

— Вадим Алексеевич занят! — строго говорила она по телефону, если беспокоили.

Прорваться сквозь тощую секретаршу в кабинет живьем было вообще невозможно. Впрочем, зная порядки, никто и не пытался этого сделать.

Нинель превосходно выполняла свои обязанности.

Большаков, как только очередная жертва появлялась на пороге, окидывал её оценивающим взглядом: так, ничего себе телка, годится.

Молодых девок он не любил, от них можно было ожидать любой неожиданности. Ему нравились женщины около тридцати, которые знают, что к чему, дорожат своим рабочим местом и противиться не будут. Ну жалко, что ли, дать разочек начальнику позабавиться?.. Не убудет. Тем более, что он не урод какой, а очень даже импозантный мужчина с интеллигентным лицом. Ну, слабость у человека такая, испытывает потребность.

Жалюзи в помещении к тому времени были плотно закрыты.

Вадим не тратил много времени на обхождение, но и не торопил события. Он напоминал сытого кота, к которому в лапы попала очередная жертва. Можно сразу на неё накинуться, а лучше поиграть, для возбуждения аппетита.

Вплотную к огромному, заваленными документами столу стояли впритык два столика. На одном, как правило, ничего не лежало, а второй выполнял роль сервировочного.

Большаков предлагал посетительнице сесть в кресло и, поправив очки, изучал документы, принесенные дамой, которые нуждались в его подписи.

Неслышно в дверях появлялась Нинель и, застыв на пороге, вопросительно смотрела на шефа.

Он отрывал взгляд от бумаг, вежливо улывался и непринужденно спрашивал:

— Чай, кофе?

Нинель приносила напитки, ставила их на сервировочный столик и так же неслышно исчезала, плотно закрыв за собой двойные министерские двери.

Большаков поднимался из-за стола и, подойдя к встроенному шкафу, раскрывал его.

— Кофе предлагаю выпить с коньячком. Вы не против?

Дама согласно кивала. Вадим сам ставил на столик рюмки и бутылку.

— За встречу!

Его глаза, не отрываясь, смотрели на женское лицо. Потом взгляд опускался ниже. Он откровенно разглядывал грудь, скрытую под одеждой, пытаясь угадать: как она в деле будет, ничего?..

Он обожал такие минуты. Его за спиной называли самцом, маньяком, кобелем ненасытным. И он это знал. Ну, любил он баб, любил! Раньше, конечно, не мог позволить такого размаха, как теперь. Ему нравились новые женщины. Каждую из них он хотел по-настоящему.

После двух-трех рюмок коньяка властно притягивал женщину к себе. Он чувствовал тугую грудь, слышал прерывистое дыхание. Не встречая сопротивления, шарил рукой под одеждой и, добравшись до голых сосков, сжимал их пальцами.