Тщательная работа - Пьер Леметр Страница 14

Уже засыпая, Камиль успел высказать последнее сомнение:

— Я и впрямь устал.

В метро он полистал прессу. Его страхи, а проще говоря, как у всех пессимистов, — его диагноз подтвердился. Журналисты уже были в курсе установленного сходства с делом в Трамбле-ан-Франс. Скорость, с которой подобная информация доходит до газет, столь же молниеносна, сколь и логически понятна. Репортеры-внештатники заточены под поиск по всем комиссариатам, при этом общеизвестно, что немало полицейских служат своего рода радиомаяками для ряда редакций. И все же Камиль некоторое время размышлял над путями, которыми прошла эта информация со вчерашнего полудня, но задача была реально неразрешимой. Зато факт налицо. Газеты сообщали о том, что полиция установила знаменательное сходство между убийством в Курбевуа, о котором мало что было известно на данный момент, и преступлением в Трамбле, на которое, напротив, у всех редакций имелись более чем солидные досье. Шапки газетных статей соревновались в сенсационности, а авторы заголовков старались вовсю: «Потрошитель с веночком», «Мясник из Трамбле принялся за свое в Курбевуа», «После Трамбле резня в Курбевуа».

Он зашел в Институт судебной медицины и направился в указанный зал.

Мальваль с его склонностью к упрощению, иногда весьма плодотворной, считал, что мир поделен на две четкие категории: ковбоев и индейцев — модернизированный вариант, хоть и на примитивном уровне, традиционного деления, которым многие пользуются налево и направо, говоря об интровертах и экстравертах. Доктор Нгуен и Камиль оба относились к индейцам: молчаливые, терпеливые, созерцательные и внимательные. Им никогда не требовалось много слов, и понимали они друг друга с одного взгляда.

Возможно, между сыном вьетнамского беженца и миниатюрным полицейским возникла тайная солидарность, выкованная превратностями судьбы.

Мать Эвелин Руврей напоминала провинциалку, приехавшую на экскурсию в столицу. Она вырядилась в одежду, которая была ей не совсем по размеру. И сразу показалась меньше ростом, чем накануне. Из-за горя, конечно. От нее несло алкоголем.

— Это будет не долго, — сказал Камиль.

Они зашли в зал. На столе лежала некая форма, которая слегка напоминала целое тело. Все было тщательно укрыто. Камиль помог женщине подойти и сделал знак парню в халате аккуратно показать голову, только до шеи, после которой ничего не было.

Женщина смотрела, не понимая. В ее глазах ничего не отражалось. Голова на столе выглядела как бутафорский театральный предмет со смертью внутри. Эта голова ни на что и ни на кого не была похожа, и оторопевшая женщина просто сказала «да» — и ничего больше. Пришлось подхватить ее, чтобы она не упала.

В коридоре ждал мужчина.

Камиль, как и любой другой, оценивал людей по своей собственной шкале. С его точки зрения, этот был не слишком высок, где-то метр семьдесят. Что его сразу поразило, так это взгляд. Взгляд — вот что было в нем главное. Ему могло быть лет пятьдесят; из тех, кто заботится о собственной персоне, ведет здоровый образ жизни, бегает по двадцать пять километров в воскресенье и зимой и летом. Из тех, кто бдит. Хорошо одетый, но без излишнего тщания, он со сдержанным достоинством держал в руке кожаный портфель и терпеливо ждал.

— Доктор Эдуард Кресс, — представился он, протягивая руку. — Меня назначила судья Дешам.

— Спасибо, что прибыли так быстро, — сказал Камиль, пожимая ему руку. — Я просил, чтобы вы присутствовали, потому что нам необходим психологический профиль этих типов, их возможные мотивации… Я сделал для вас копии первых отчетов, — добавил он, протягивая картонную папку.

Пока доктор бегло просматривал первые страницы, Камиль внимательно разглядывал его. «Красивый мужчина», — подумал он, и эта мысль необъяснимо привела его к Ирэн. Он ощутил мимолетную ревность и тут же ее отогнал.

— Какие сроки? — спросил он.

— Скажу вам после вскрытия, — ответил Кресс, — все зависит от данных, которые я смогу получить.

Камиль тотчас почувствовал, что обстановка в чем-то отличалась от обычной. Одно дело — смотреть на отвратительную голову — или то, что от нее осталось, — Эвелин Руврей. И совсем другое — делать вскрытие, которое больше похоже на замогильный пазл.

Обычно тела, извлеченные из холодильных контейнеров, вызывали гнетущую тоску, но в самой тоске было нечто живое. Чтобы страдать, нужно жить. А на этот раз тело словно распалось. Его доставляли в простых пакетах, как куски развесного тунца на рыбном базаре.

В зале для вскрытий на цинковых столах под защитной пленкой лежали какие-то непонятные массы разной величины. Еще не всё вытащили, но уже сейчас было трудно представить, что эти куски когда-то составляли одно или два тела. Глядя на прилавок мясника, никому не придет в голову попытаться в уме воссоздать целое животное.

Доктора Кресс и Нгуен пожали друг другу руки, как сделали бы, встретившись где-нибудь на конгрессе. Представитель безумия с достоинством поприветствовал представителя зверства.

Затем Нгуен надел очки, проверил, работает ли магнитофон, и решил начать с живота:

— Перед нами женщина европейского типа, возраст приблизительно…

Филипп Бюиссон был, возможно, не из лучших, но точно из самых прилипчивых. Сообщение «Майор Верховен не желает общаться с представителями прессы на этой стадии расследования» совершенно его не обескуражило.

— Я не прошу делать какие-либо заявления. Мне просто нужно поговорить с ним несколько секунд.

Он начал названивать накануне к концу дня.

И продолжил ни свет ни заря назавтра. В 11 часов дежурный докладывал Камилю о его тринадцатом звонке. И докладывал весьма раздраженно.

Бюиссон не был звездой. Чтобы стать великим журналистом, ему не хватало главного, но хорошим журналистом он был, потому что его пугающая интуиция в точности соответствовала области его компетенции. Отдавая себе отчет в собственных пределах и достоинствах, Бюиссон выбрал профессию хроникера, и, как выяснилось, поступил разумно. Разумеется, он не слыл блистательным стилистом, но перо у него было бойкое. Он приобрел известность, освещая несколько сенсационных дел, в которых ему удалось вытащить на всеобщее обозрение кое-какие новые детали. Капелька новизны и куча шумовых эффектов. Бюиссон, журналист без дара Божьего, с прилежанием использовал рецепт классического коктейля. Оставался расчет на удачу, которая, как говорят, слепо тянется к героям и негодяям. Бюиссону подвернулось дело в Трамбле, и он, возможно, первым почуял, что оно может дать кучу читателей. Он отслеживал это происшествие от начала и до конца. А потому его появление в расследовании Курбевуа ровно в тот момент, когда оба дела пересеклись, было вполне ожидаемым.