Я убью тебя, менеджер! - Евгений Зубарев Страница 14

– Не надейся, Вова твою сенсацию на первую полосу никогда не поставит. Он же жалкий трус и лысый земляной червяк, – громко сказала мне Марта, хотя Вова только начал убирать свою лысину в коридор.

Дверь закрылась, но потом снова открылась:

Наутро после выхода газеты я уже вприпрыжку несся в редакцию, хотя по средам мы не работали. Но Миша весь изнылся по телефону, уговаривая меня побыстрее закончить разворот про развлечения снобов. Я попробовал придумать хоть один сюжетик, пока ехал в метро, однако в голове звенела одна тупая пустота.

Марта, зараза, вчера раскрутила меня на коньяк, а сама вытащила две бутыли какого-то крутого импортного шампанского и весь вечер учила смешивать эти напитки так, чтобы пузырьки красиво покрывали стенки стакана, но не бултыхались внутри коктейля. У меня так получалось только через раз, и Марта за каждую неудачу обзывала меня гуманитарием и заставляла выпивать такой коктейль залпом.

Ближе к девяти на шум явился Вова, который осудил нас за «детские коктейли» и быстро сбегал за томатным соком и водкой. Вова вернулся не один, а привел Жору Ляпина, который, в свою очередь, пригласил незнакомого застенчивого дядьку в мятом костюме, оказавшегося каким-то известным философом, да еще, вдобавок, настоящим политтехнологом.

Последней явилась Аня Шумилова со своим стаканом в руках. Она сразу принялась деятельно резать колбасу, маринованные огурцы и хлеб, которые принес философ. В ходе процесса резки Аня незаметно, как она, наверное, думала, отправляла в рот некондиционные обрезки колбасы и огурцов, пока я не рявкнул на нее и не отобрал нож.

После пары стаканов застенчивый философ, как это водится у философов, тут же надрался до неприличия и, потрясая гранками с моим материалом, принялся произносить экстремистские речи:

– Поразительно, до чего мы с вами дожили! Одна-единственная газета в городе осмеливается публиковать материалы расследования об отвратительных этнических чистках! Где же все эти хваленые демократические фонды, где либеральные грантоеды, что полоскают нам мозги на заседаниях ПАСЕ? Я могу понять нежелание местной поджопной прессы обнародовать эту информацию, но почему молчат правозащитники? Почему они молчат, я вас спрашиваю?!

– Почему? – спросила Аня с набитым ртом, незаметно, как ей казалось, продвигаясь к обнаруженной ею только что бутылке коньяка.

– Потому что на чукчей либералам финансирование не выделяли! – торжествующе заорал философ, вонзая вилку в банку с огурцами. – На чеченцев – выделяли, на евреев – само собой, даже на турок-месхитинцев выделяли! А на чукчей – фиг с маслом! Никому чукчи не нужны, кроме нас с вами, – заключил он, озабоченно ковыряясь вилкой в мутном маринаде, пытаясь выудить еще хотя бы один огурец.

– Нет там уже ничего, – сочувственно сообщила философу Марта. – Культура все слопала, а сейчас вон коньяк допивает, – заявила она ехидно, указывая на Анечку, как раз сливавшую себе в стакан остатки коньяка.

Анечка сделала страшные глаза и негодующе затрясла коротко стриженной головой:

– Это не я. Там уже все до меня было съедено, – заявила она, с трудом сглатывая последний кусок. – А насчет чукчей, – быстро вернула она разговор в безопасное русло, – я вам так скажу. У чукчей, на их счастье, есть Абрамович, вот пусть он за них и волнуется!

– Я чего-то не понял, – встрял в разговор Вова, вставая со стола, на котором он сидел впритирку с Мартой. – Этот Ванькин текст про чукчей, он что, с крамолой какой-то, против власти? А что ж вы мне об этом сразу не сказали, волки?

Вова повернулся ко мне, поджав бледные губки, и я улыбнулся ему самой радушной улыбкой, какую только смог изобразить:

– Вова, да не волнуйся ты так! Все там будем.

Вова посмотрел на мои гримасы, потом вдруг схватил трубку городского телефона и начал судорожно тыкать пальцами по кнопкам. Через минуту мы все услышали его озабоченный голос:

– Алло, типография? Зураб Львович? Это Владимир Ныткин из «Петербургского интеллигента». Как там у вас дела? Что? Закончили? Закончили печать? – упавшим голосом переспросил он. – Да нет, ничего. Спасибо, до свидания.

– Они закончили печать и уже начали развозку, – сообщил он, обращаясь исключительно ко мне.

– Чукчи тебя не забудут, – заявила Марта Вове и протянула ему целую бутылку коньяка. Где она ее взяла, я так и не понял. – Открой уже, не видишь, стынет!

– Весь мир вас не забудет, юноша! – обнадежил Вову философ, сочувственно наблюдавший за ним все это время.

– Что мне этот ваш мир… – рассеянно отозвался Вова, разливая коньяк по стаканам.

Марта мягко улыбнулась, подняла свой стакан повыше и сказала:

– Ну, давайте за секс во всем мире!

Выпили отчего-то не чокаясь, а потом еще и помолчали уныло, похоронив, таким образом, мировой секс разом.

Первым молчание нарушил художник Жора, который вслух высказал, видимо, давно распиравшую его голову идею:

– Жизнь удалась, если коньяк, который мы пьем, старше женщин, с которыми мы спим.

Всем тут же захотелось посмотреть на этикетку. Первой возле бутылки оказалась Аня, она же всем и сообщила грустную новость:

– Десять лет выдержки, господа педофилы. Выходит, с жизнью у вас что-то не так.

Жора Ляпин немедленно отозвался, мечтательно закатив сальные глазки к потолку:

– А вот, к примеру, у мусульман с десяти лет вполне можно.

Философ, прикорнувший было на кресле возле батареи парового отопления, живо отреагировал на упоминание мусульман:

– Вы не понимаете! Никто не понимает! Исламский фундаментализм – это фашизм. И он нас всех погубит, – горестно подытожил он, заглянув в свой пустой стакан.

– Как не затрахает диктатура, так замучает демократия! – возразил вдруг Вова, решительно допивая свой коньяк.

– Вань, сходи за водкой, что ли? – попросила Марта жалобно. – Только-только интересная беседа начинается, а у всех уже пусто.

Я послушно встал со стула, и тут меня неожиданно сильно качнуло. Тогда я решил передохнуть и вернулся на свое место. Марта смотрела на мои телодвижения неодобрительно, и я принялся оправдываться:

– Понимаешь, мужчины не просто покупают алкоголь, они берут на себя ответственность за его судьбу. Я должен серьезно подумать, готов ли я взять на себя такую ответственность, – тут я понял, что меня действительно здорово развезло. Я решил, что в ближайшее время встану только для того, чтобы умыться в туалете – там, где никто меня не увидит.

– Да ладно, давайте я схожу, – неожиданно откликнулась вдруг Аня. – Только денег дайте, – добавила она, невинно улыбаясь.

Аля успела сбегать и принести, а философа все еще плющило и колбасило, теперь, правда, уже по поводу люмпенов и демократии: