Тень королевы, или Слеза богини - Карина Тихонова Страница 14

— Приходила. Только меня дома не было. Представляешь, отец решил обеспечить мне алиби. Заявил, что я домой в семь вернулась.

В трубке воцарилось напряженное молчание.

— Ты хочешь, чтобы я это подтвердил? — неловко осведомился Лешка.

— Да нет!

Я пожала плечами.

— Какой смысл? Мы все равно ничего не видели.

— Правильно.

В Лешкином голосе сквозило явственное облегчение. Он был мальчик законопослушный и врать не любил.

— Правильно, — повторил он. — Мы ничего не видели. Его убили уже потом, после нашего ухода. А что, у твоего отца будут неприятности, если я скажу правду?

— Не будет у него неприятностей, — тихо ответила я. — В крайнем случае сошлюсь на его болезнь.

Лешка тактично промолчал.

— Ну, ладно, — завершила я беседу. — Будь здоров.

— Ты больше ничего не хочешь мне сказать? — спросил Лешка со значением.

— Вроде ничего.

— Тогда пока.

И он разъединил связь.

Я вернула аппарат в прихожую, хотя папа не пользовался телефоном совершенно. Сила привычки.

Не переставая раздумывать о неприятном посещении, я прошла на кухню и проверила, обедал ли папочка.

Судя по сгруженным в раковину тарелкам, обедал.

Я механически перемыла посуду и расставила ее по местам.

Подошла к окну и потянула на себя штору, чтобы немного затемнить яркое, бьющее в глаза солнце. Перед тем как отойти от окна, выглянула во двор. Безо всякого особого интереса.

Ну что у нас во дворе может привлечь внимание? Все то же самое, что было с утра.

Скамейки, мусорные баки, пододеяльники, сохнущие на протянутых веревках… Дворничиха Нина, разговаривающая с каким-то высоким мужчиной.

Ничего интересного!

Я развернулась и пошла из кухни. Но на полдороге вдруг споткнулась и замерла.

Высокий мужчина!

Я бегом вернулась к кухонному окну и снова осторожно выглянула наружу. На этот раз из-за шторы.

Он.

Тот самый человек, с которым я познакомилась на крыльце Института истории языка и литературы. Знакомый Казицкого.

Что он здесь делает, интересно мне знать?

Возможно, он приехал вместе с милицией. Предположим, в квартире покойного остались его вещи, и он хочет их забрать. Книги, например.

А может, и нет. Может, он специально поехал за мной. И теперь выяснил у дворничихи, что я живу в этом доме. Следовательно, не могла не знать, что Казицкого убили. Только зачем ему выяснять мою личность? Он что, имеет какое-то отношение к произошедшему убийству?

И от этой мысли меня затошнило.

Я закрыла глаза и постаралась максимально четко вспомнить фигуру мужчины, стоявшего возле скамейки напротив кустов сирени. Вспомнила сверкающие в темноте белки глаз, вспомнила громкий шепот и почувствовала, как по коже поползли мурашки.

Нет, тот мужчина был невысоким. Кажется.

А может, мне так показалось от страха? Может, я тогда утратила способность реально оценивать события и их участников?

Может быть. Вполне может быть.

Я рухнула на табуретку.

Что им нужно от меня?! Я же ничем не могу навредить тому убийце! Не видела я его лица! Я даже не могу с уверенностью утверждать, какого он был роста! А Казицкого я до его смерти даже в лицо не знала! Что нужно от меня? Что? Что?!

И тут я вспомнила. Быстрым шагом вернулась в свою комнату, схватила книгу, лежавшую возле дивана, взялась за обложку и потрясла страницами над полом.

Вниз спикировал неровно сложенный листок бумаги.

Я подхватила его на лету, непочтительно уронила книгу и развернула листок.

Он был небольшим и разлинованным. Наверное, вырван из блокнота. Да, точно! В правом верхнем углу жирным шрифтом отпечатана буква «А». Первый блокнотный лист.

Снизу лист был оторван неровно. Очевидно, половина осталась в блокноте Казицкого.

Итак, что же там написано?

От волнения у меня сильно дрожали руки и ровные буквы прыгали перед глазами. Наконец, я справилась с волнением и прочла записку. В ней было всего четыре коротких предложения: «Дом принца Дании. Подвал. Путь к свету. Под ним.»

И, чуть пониже, как бы в стороне от основной части, было добавлено одно слово: «Угадал?»

Я почесала затылок.

Лично я ничего не угадала. Ну, почти ничего.

Понятно, что убийца разыскивает какую-то ценную вещь, которую Казицкий не желал продавать на невыгодных условиях. Наверное, они почти договорились, иначе зачем мой убитый сосед писал эту записку? Наверное, потом что-то произошло и договоренности поменялась. А Казицкого это не устроило.

Я еще раз осмотрела записку.

Ровный четкий почерк. Никаких следов спешки или волнения. Чувствовалось, что писал ее человек в спокойной обстановке. Даже в хорошем расположении духа. Какой-то детский ребус с игривым вопросом в конце.

Конечно, убийца бы сообразил, что все это значит.

«Дом принца Дании».

Какого принца? По-моему, сейчас их в Дании несколько. Подозреваю, что и домов у них немало. А в домах наверняка есть подвалы.

А может, это просто условное обозначение? Поговорка в дружеском кругу?

Не было у Казицкого друзей. По крайней мере, так утверждает его невеста.

Может, она не все про него знала? Возможно.

«Путь к свету». Йога какая-то. Ничего не понимаю.

Я сложила записку. Нужно еще раз поговорить с Юлей. Подробней, основательней. А записку пока перепрятать.

Я встала с дивана и осмотрела комнату.

Куда прятать будем?

Места у меня в комнате не так много. А потайных мест отродясь не водилось.

Я почесала затылок. В задумчивости посмотрела на записку и поняла, что спрятать ее мне некуда. Если захотят найти — найдут. Выход один: сжечь.

Я посмотрела бумагу на свет. Может, там есть водяные знаки?

Ничего подобного. Обыкновенная бумажка из дешевого блокнотика.

На всякий случай я включила настольную лампу и уложила листок на ее абажур. Сейчас стекло нагреется и будет понятно, не писал ли Казицкий потайными чернилами. По-моему, если написать на бумаге молоком, а потом бумажку положить на что-нибудь горячее, то буквы проступят. Где-то я про такое читала.

Абажур нагрелся, но бумажка ничего нового мне не сообщила.

Я переложила листок на горячую лампочку. Может, абажур недостаточно разогрет?