Anamnesis vitae. Двадцать дней и вся жизнь - Татьяна Шарпарь Страница 14

А Наталья пыталась дозвониться до Машки. Машка почему-то все время сбрасывала вызов. Хоть бы телефон тогда выключила, что ли, а то кто его знает, что там, на дежурстве происходит. Наталья вроде все оставила в относительном порядке. Дети на ее половине были стабильными, то есть помирать на утро не собирались. Специфика отделения реанимации новорожденных – это сплошные неожиданности, чаще неприятные, которые случаются сплошь и рядом. Особая головная боль врачей и сестер – недоношенные дети с экстремально низкой (до одного килограмма) массой тела. Это те дети, которые родились в срок двадцать пять-двадцать восемь недель беременности. Им бы еще расти и расти под надежной защитой маминого животика, ан нет! Сбой механизма может произойти от всяческих причин, и возникает, как говорят акушеры, преждевременная родовая деятельность. Рождается абсолютно не готовый к самостоятельной жизни человечек с очень маленькими ручками, ножками и головкой. Он не может самостоятельно сосать – и кормить его приходится через зонд, введенный в желудок. Его легкие не могут нормально дышать – и приходится подключать аппарат искусственной вентиляции. Сердечко бьется так часто, что его приходится дополнительно подкармливать глюкозой, которую необходимо вводить внутривенно. Да, еще этот человечек не умеет жить в обычных условиях – и его помещают в кювез с повышенной до тридцати шести градусов температурой и высокой влажностью. И, находясь в таких парниковых условиях, малыш может в любой момент перестать усваивать кормление или подхватить инфекцию, которая для взрослого человека или даже новорожденного, только доношенного, вообще не опасна, а для него смертельна.

Наталья этих детей любила, жалела и очень старалась выхаживать. Каждый день утром она вслушивалась в сообщения врачей. Вот самый маленький мальчик в отделении прибыл за ночь на восемь граммов. Очень хорошо! Да еще у него появились какие-то рефлексы – совсем здорово! А эта девочка почему-то перестала прибывать. Значит, надо разбираться, делать анализы, вызывать узких специалистов, менять лечение. Дежурство было до краев заполнено этими проблемами. Иногда Наталья не могла даже позвонить няне и узнать, как Полина – просто не было времени. Машка обычно, если дежурство удавалось, звонила ей днем, а потом еще вечером и рассказывала, как детишки, кого приняли, кого перевели, что происходит в больнице. Они обе получали удовольствие от таких разговоров, потому что это было хоть и виртуальное, но присутствие в отделении. Машка была Натальиной подругой с первого курса института. Она была одна такая, не похожая ни на кого. Наталья ее заметила еще перед вступительными экзаменами. В аудитории, где проходила консультация по биологии, стояла девушка с русой косой до середины спины в белой кофточке и черной юбке. Наталья тогда подумала, что у мамы есть такая фотография – тоже белый верх, черный низ. Мама была запечатлена на ней на фоне школьной доски, когда ее принимали в комсомол. Девушка стояла в проходе, спокойно оглядывая собравшихся абитуриентов, не обращая внимания на толчки проходящих мимо нее людей. Ее взгляд на мгновение задержался на Наталье, и она пошла к ней так, как будто они были давно знакомы. С тех пор и дружат. Уже нет косы и черной юбки, хотя белый верх сохранился. Машка обожает белые кофты и жакеты. У нее даже шуба белая! И работать они пошли вместе, и слава Богу, что их обеих приняли, потому что Наталья теперь и представить себе не могла, что бы она делала без Машки. С личной жизнью у подружек не заладилось. Ну, у Натальи-то понятно – объективные причины в лице Полины. Но у Машки! Такая красавица, умница, рукодельница и вообще созданная для семейных радостей, Машка все время попадала в какие-то истории с мужиками. В институте она влюбилась в преподавателя анатомии, который был старше ее лет на тридцать, прочно женат, дважды отец и дважды дед. Об этой любви знала только Наталья. Страданиями неразделенной страсти Машка упивалась целых два семестра, потом разлюбила, при этом анатомию знала, как никто на курсе. Так что любовь была, в некотором роде, со знаком плюс. Потом она влюбилась в курсанта какого-то военного училища, и Наталья стала задумываться над своей дальнейшей судьбой: вдруг Машка выйдет за него замуж и уедет в глухую Тьмутаракань, куда посылают всех новоиспеченных офицеров. Но и эта любовь вскоре закончилась, а Наталья вздохнула с облегчением. Был еще модный артист, который играл в кино обычно умных немногословных сыщиков, а в жизни был не в меру разговорчив и не слишком умен. Эта любовь была со знаком минус, потому что Машка стала смотреть все фильмы «критически», то есть больше следя за игрой актеров, чем за сюжетом. Следом за артистом кино случился художник, с которым они расстались совсем недавно, и у Машки по этому поводу бывали приступы меланхолии, от которых ее надо было спасать, уговаривать, кормить и обещать, что вот уж в следующий раз с кавалерами точно повезет. Сейчас Наталья опасалась, что как раз наступил такой меланхолический период, и Машка просто не хочет с ней разговаривать. Можно, конечно, позвонить Славику – доктору, который дежурит с Машкой в паре, но с ним разговаривать не хотелось – Наталья его не любила. «Доктор хороший, человек – барахло», – так про него говорил их заведующий. Наталья с ним была не согласна. Не может быть человек-барахло хорошим доктором! Не может! Потому что врач – это не профессия, это образ мыслей, образ жизни, стиль поведения, в общем, это такое длительно текущее состояние. А если стоит диагноз «барахло», то и врачом этому человеку быть не надо. Можно пойти в строители, быть хорошим инженером, даже летать в космос, но лечить людей нельзя! Так вот, Славик был не то чтобы совсем барахло, но и звонить ему без острой надобности не хотелось. Придется ждать. Время тянулось медленно, хотя его Наталье всегда не хватало. Пожалуй, надо разобрать продукты: отложить те, что куплены домой, а те, что на дачу – рассортировать и разложить по пакетам. Хорошо бы сегодня Полину пораньше уложить, завтра вставать рано. Нет, надо, пожалуй, еще раз попробовать набрать Машку. Наталья взяла трубку домашнего телефона и набрала номер отделения. Длинные гудки прервались сбившимся голосом кого-то из медсестер:

– Реанимация!

– Добрый вечер, это Голицына. Можно Марию Викторовну?

– Добрый вечер, Наталья Сергеевна, сейчас посмотрю, только Мария Викторовна была занята.

– Я подожду.

Было слышно, как девочка (интересно, кто это, по голосу не узнать) шла быстрым шагом по паркету, спрашивала у кого-то, видели ли Марию Викторовну, и наконец Наталья услышала родной голос.

– Але!

– Машка, это я. Ты почему не звонишь, случилось что-то?

– Да как тебе сказать? И случилось, и не случилось. Машка перешла на трагический шепот. – В общем, наркотики пропали из сейфа.

– Когда?! – выдохнула Наталья. Это было понастоящему неприятно.

– Похоже, утром, когда смену сдавали. У нас сегодня и работы-то, как следует, нет, все на допросы таскаемся.

– Господи, только этого не хватало! А кто обнаружил?

– Сейчас иду, – сказала уже не в трубку Машка, а в трубку прошептала: – заведующий, я тебе после позвоню.

Что заведующий? Пропажу обнаружил, или ее, Машку, позвал для чего-то? Всегда эта Машка влипает в истории.