Драйв - Джеймс Саллис Страница 15

— И в который раз вы сегодня обедаете, а, Мисс Ди? — осведомился Док.

Ее визиты казались Доку подозрительно регулярными. Наверное, она целыми днями наматывает круги по району, от дома к дому. И все же он откупорил банку тунца и поставил на пол в углу, где Мисс Дикинсон могла легко до нее добраться, а не гонять по всей комнате; впрочем, после еды она все равно принималась гонять пустую банку.

Он так и не прибрал в квартире после предыдущей ночи. Повсюду лежали клочья пропитанной кровью ткани, марли, лотки с перекисью водорода и бетадином, хлорка, швейные иголки из нержавеющей стали, бутылки со спиртом.

Приятно снова почувствовать себя нужным.

Не успел он покончить с уборкой, как Мисс Дикинсон покончила с тунцом и пришла проконтролировать, чем он занят. Она наморщила нос, ткнувшись в хлорку и дезинфицирующие вещества, сильно пахнущие перекисью водорода и бетадином, однако выказала чрезвычайный интерес к испачканным кровью тряпкам и пыталась выудить их лапой из лотков и пластиковых контейнеров.

Новый пациент придет на повторный осмотр в пятницу. Док сказал ему, что опасается инфекции. А теперь он начинал думать, что инфекция, пожалуй, не самая большая опасность. Стоит предупредить пациента насчет Эрика Гусмана.

После смерти «просто Гусмана» он долго не брал никаких заказов. Не то чтобы к нему не обращались — слухи о нем ходили повсюду. Он часто смотрел вместе с Бенисио телевизор, готовил обед или ужин для Ирины. «Выучился, в порядке самозащиты», — объяснил он Ирине, когда однажды она поинтересовалась, как он овладел искусством приготовления пищи. Потом, натирая свежий пармезан и выкладывая итальянские сосиски на кухонный стол, чтобы они согрелись, рассказал ей о своей матери. Они чокнулись и выпили. Хорошее и недорогое белое, совиньон.

Раз или два в неделю он посещал киностудию, выполнял то, что от него хотели, и возвращался домой, чтобы успеть к приходу Бенисио из садика. Суммы на чеках, что слал ему Джимми, росли с каждым месяцем. Он мог жить так и дальше, но «недолговечна позолота!», {21} как было сказано в стихотворении, прочитанном в старших классах.

Хотя в Лос-Анджелесе нелегко отделить одно время года от другого без помощи календаря, осень все же наступила. Ночи стали прохладными и ветреными. Каждый вечер свет распластывался по горизонту в безуспешной попытке задержаться подольше — и исчезал.

Вернувшись домой с новой работы — она устроилась на службу в местную «неотложку», — Ирина, как обычно, наполнила бокалы.

— Выпьем за…

Он помнил, как выпал из ее руки бокал и разлетелся на осколки, ударившись об пол.

Он помнил аккуратное круглое отверстие у нее на лбу, помнил, как кровь змейкой поползла по ее щеке, пока она пыталась выплюнуть то, что было у нее во рту, перед тем как рухнула.

Он помнил, как поймал ее, когда она падала… Потом довольно значительный промежуток времени выпал из его памяти.

«Гангстеры, — впоследствии объяснят ему полицейские. — Наверно, какие-то местные разборки».

Ирина умерла в начале пятого утра.

Поскольку у Гонщика не было законных прав на опеку, Бенисио отправили в Мехико к бабушке с дедушкой. Почти год Гонщик писал малышу каждую неделю, а Бенисио присылал в ответ свои рисунки. Все они немедленно крепились на холодильник в каждой квартире, где жил Гонщик, — если, конечно, там был холодильник. Некоторое время он провел в постоянных переездах, каждые месяц-два меняя жилье: из старого Голливуда в Эко-парк, оттуда в Сильверлейк — вдруг поможет? Время шло по своему обыкновению. И однажды его вдруг осенило, что он давно не получает вестей от мальчика. Он позвонил, но номер не обслуживался.

Не перенося одиночества, необходимости возвращаться в пустые квартиры и терпеть свободные дневные часы, Гонщик старался себя чем-нибудь занять. Брался за все, что предлагали, порой сам искал дополнительную работу. Даже однажды получил в каком-то фильме эпизодическую роль со словами, за полчаса до съемок, когда оказалось, что актер заболел.

Режиссер все ему объяснил:

— Ты подъезжаешь на машине. Там стоит тот парень. Ты качаешь головой, как будто тебе жаль этого несчастного сукина сына, а потом выходишь из машины и облокачиваешься на дверь. Говоришь ему: «Решай сам». Понял?

Гонщик кивнул.

— От твоих слов просто веяло угрозой! — восхищался режиссер, когда начался обеденный перерыв. — Всего лишь два слова — каких-то гребаных два слова!.. Великолепно. Тебе стоит серьезно подумать о том, чтобы сниматься!

Он и сам подумывал, только не о съемках. В свое время «просто Гусман» довольно часто наведывался в заведение под названием «Бизонья лопатка» неподалеку от Бродвея в Лос-Анджелесском даунтауне. Еду там не подавали со времен Никсона, но название почему-то сохранилось, как уцелело и последнее меню, написанное мелом на доске над стойкой. Так что Гонщик начал захаживать в то местечко после обеда — завязывать беседы, ставить выпивку, упоминать о своей былой дружбе с Гусманом, спрашивать, не ищет ли кто первоклассного водителя. Через две недели он стал уже завсегдатаем, всех знал по именам и был обеспечен работой невпроворот.

Тем временем он начал пропускать съемки — и чем больше пропускал, тем тоньше становился ручеек стекающихся к нему предложений.

— Что мне им говорить? — пожимал плечами Джимми.

Через несколько недель агент сменил пластинку: «Им нужен лучший каскадер. Они все мне про это твердят. Им нужен ты». Звонил даже именитый итальянец со всеми его бородавками и складками на лбу, говорил с Джимми, причем лично, не через какого-то там секретаря или помощника. Лично, черт побери!

«Слушай, — звучал голос Джимми в автоответчике, к тому времени Гонщик перестал снимать трубку. — Даже если ты жив, мне уже все равно, если ты не понимаешь, о чем я». В его последнем послании говорилось: «Мы славно поработали, парень, но я потерял твой номер».

Из кабинки Гонщик набрал номер телефона, указанный на найденных у Кока купонах. На другом конце провода телефон все звонил и звонил — в конце концов, время было раннее. Тот, кто в итоге все же взял трубку, английским владел из рук вон плохо. Человек сказал, что «У Нино» еще закрыто и чтобы, пожалуйста, перезвонили после одиннадцати.

— Я бы перезвонил, — отозвался Гонщик, — но, быть может, твоему боссу не понравится, что ты заставил его ждать?

Похоже, слишком трудно для понимания.

— А еще, быть может, ты все же передашь трубку тому, кто мало-мальски говорит по-английски?

Мимо по улице проковылял, толкая перед собой чем-то битком набитую магазинную тележку, бездомный. Гонщику опять вспомнился Сэмми с его телегой, запряженной мулом и груженной никому не нужным хламом.

В трубке послышался другой голос: