Код да Винчи - Дэн Браун Страница 15

Глава 8

Лэнгдон не мог отвести взгляда от мерцающих красных цифр ибукв на паркете. Последнее послание Жака Соньера совсем не походило напрощальные слова умирающего, во всяком случае, по понятиям Лэнгдона. Вот чтонаписал куратор:

13-3-2-21-1-1-8-5

На вид идола родич!

О мина зла!

Лэнгдон не имел ни малейшего представления, что все этоозначает, однако теперь ему стало ясно, почему Фаш так настойчиво придерживалсяверсии о том, что пятиконечная звезда связана с поклонением дьяволу илиязыческими культами.

На вид идола родич! Соньер прямо указывал на некоего идола.И еще этот непонятный набор чисел.

– А часть послания выглядит как цифровой шифр.

– Да, – кивнул Фаш. – Наши криптографы над ним ужеработают. Мы думаем, эти цифры являются ключом, указывающим на убийцу.Возможно, здесь номер телефона или же карточки социального страхования.Скажите, эти цифры имеют, на ваш взгляд, какое-либо символическое значение?

Лэнгдон еще раз взглянул на цифры, чувствуя, что нарасшифровку их символического значения могут уйти часы. Если вообще Соньерчто-то под этим имел в виду. На взгляд Лэнгдона, цифры казались выбранныминаугад. Он привык к символическим прогрессиям, в них угадывался хоть какой-тосмысл, но здесь все: пятиконечная звезда, текст и цифры – казалось, ничем иникак не было связано между собой.

– Ранее вы говорили, – заметил Фаш, – что вседействия Соньера были направлены на то, чтобы оставить какое-то послание…Подчеркнуть поклонение богине или что-то в этом роде. Тогда как вписывается вэту схему данное послание?

Лэнгдон понимал, что вопрос этот чисто риторический. Смесьцифр и непонятных восклицаний никак не вписывалась в версию самого Лэнгдона,связанную с культом богини.

На вид идола родич? О мина зла?..

– Текст походит на какое-то обвинение, – сказалФаш. – Вам не кажется?

Лэнгдон пытался представить последние минуты куратора,запертого здесь, в замкнутом пространстве Большой галереи, знающего, что емупредстоит умереть. Определенная логика в словах Фаша просматривалась.

– Да, обвинение в адрес убийцы. Думаю, в этом есть какой-тосмысл.

– И моя работа заключается в том, чтоб назвать его имя.Позвольте спросить вас еще об одном, мистер Лэнгдон. Помимо цифр, что, на вашвзгляд, самое странное в этом послании?

Самое странное? Умирающий человек закрылся в галерее,изобразил пятиконечную звезду, нацарапал на полу загадочные слова обвинения.Вопрос надо ставить иначе. Что здесь не странное?

– Слово «идол»? – предположил Лэнгдон. Просто это былопервое, что пришло на ум. – «Идола родич». Странность в самом подбореслов. Кого он мог иметь в виду? Совершенно непонятно.

– «Идола родич»? – В тоне Фаша слышалось нетерпение,даже раздражение. – Выбор слов Соньером, как мне кажется, здесь ни причем.

Лэнгдон не понял, что имел в виду Фаш, однако началподозревать: Фаш прекрасно бы поладил с неким идолом, и уж тем более с минойзла.

– Соньер был французом, – сказал Фаш. – Жил вПариже. И тем не менее решил написать последнее свое послание…

– По-английски, – закончил за него Лэнгдон, понявший,что имел в виду капитан.

Фаш кивнул:

– Précisément [16]. Но почему?Есть какие-либо соображения на сей счет?

Лэнгдон знал, что английский Соньера был безупречен, и,однако, никак не мог понять причины, заставившей этого человека написатьпредсмертное послание на английском. Он молча пожал плечами.

Фаш указал на пятиконечную звезду на животе покойного:

– Так, значит, это никак не связано с поклонением дьяволу?Вы по-прежнему в этом уверены?

Лэнгдон больше ни в чем не был уверен.

– Символика и текст не совпадают. Простите, но я вряд личем-то смогу тут помочь.

– Может, это прояснит ситуацию… – Фаш отошел от тела иприподнял лампу, отчего луч высветил более широкое пространство. – Атеперь?

И тут Лэнгдон, к своему изумлению, заметил, что вокруг телакуратора была очерчена линия. Очевидно, Соньер лег на пол и с помощью все тогоже маркера пытался вписать себя в круг.

И тут все сразу же стало ясно.

– «Витрувианский человек»! – ахнул Лэнгдон. Соньерумудрился создать копию знаменитейшего рисунка Леонардо да Винчи в натуральнуювеличину.

С анатомической точки зрения для тех времен этот рисунок былсамым точным изображением человеческого тела. И стал впоследствии некой иконойкультуры. Его изображали на плакатах, на ковриках для компьютерной мыши, намайках и сумках. Прославленный набросок состоял из абсолютно правильного круга,в который да Винчи вписал обнаженного мужчину… и руки и ноги у него былирасставлены в точности как у трупа.

Да Винчи. Лэнгдон был потрясен, даже мурашки пробежали покоже. Ясность намерений Соньера нельзя отрицать. В последние минуты жизникуратор сорвал с себя одежду и расположился в круге, сознательно копируязнаменитый рисунок Леонардо да Винчи «Витрувианский человек».

Именно этот круг и стал недостающим и решающим элементомголоволомки. Женский символ защиты – круг, описывающий тело обнаженногомужчины, обозначал гармонию мужского и женского начал. Теперь вопрос только водном: зачем понадобилось Соньеру имитировать знаменитое изображение?

– Мистер Лэнгдон, – сказал Фаш, – такому человеку,как вы, следовало бы знать, что Леонардо да Винчи питал пристрастие к темнымсилам. И это отражалось в его искусстве.

Лэнгдон был поражен, что Фашу известны такие подробности оЛеонардо да Винчи, очевидно, именно поэтому капитан усматривал здесь поклонениедьяволу. Да Винчи всегда был весьма скользким объектом для изучения, особеннодля историков христианской традиции. Несмотря на свою неоспоримую гениальность,Леонардо был ярым гомосексуалистом, а также поклонялся божественному порядку вПрироде, что неизбежно превращало его в грешника. Мало того, эксцентричныепоступки художника создали ему демоническую ауру: да Винчи эксгумировал трупы сцелью изучения анатомии человека; вел какие-то загадочные журналы, кудазаписывал свои мысли совершенно неразборчивым почерком да еще справа налево;считал себя алхимиком, верил, что может превратить свинец в золото. И дажебросил вызов самому Господу Богу, создав некий эликсир бессмертия, уж не говоряо том, что изобрел совершенно ужасные, прежде не виданные орудия пыток иоружие.

Непонимание порождает недоверие, подумал Лэнгдон.