Заговор патрициев, или Тени в бронзе - Линдсей Дэвис Страница 15

Мы уже вынесли статуи, но пока болтали, обнаружилась еще одна. Гемин про себя оценил произведение искусства, затем открыто с вожделением посмотрел на девушку. Скульптура была великолепно высечена, затем отлита из бронзы, смотреть на нее было одно удовольствие: это оказалась сама Елена Юстина.

Я слегка присвистнул. Искусная работа. Меня поразило, как можно было в металле запечатлеть то чувство злого возмущения, которое всегда готово вотвот вырваться наружу, и намек на улыбку в уголках ее губ… Я стряхнул кучу мокриц с ее локтя, затем похлопал по изящной бронзовой попке.

Гемин был тем аукционистом, которого Анакрит выдал за моего родителя. Я видел, почему люди могут так думать. Точно так же, глядя на свою семью, я понимал, почему отец решил сбежать. Он был коренастым, скрытным, угрюмым человеком примерно шестидесяти лет с пышными кудрявыми седыми волосами. Гемин был довольно красивым — хотя менее красивым, чем он думал. Его профиль вырисовывался в одну строгую линию без выступа между глазами — настоящий этрусский нос. У него был нюх на скандалы и глаз на женщин, что сделало из него легенду даже в Юлиевой септе, где собираются торговцы антиквариатом. Если бы один из моих клиентов захотел продать какуюнибудь фамильную ценность, то я отправил бы ее ему. Если бы клиентом была женщина, а я оказался бы занят, то отправил бы и ее тоже.

Мы стояли и играли в искусствоведов. Скульптура Елены была без подписи, но выполнена хорошим греческим скульптором, с натуры. Изумительная, с позолотой на прическе и раскрашенных глазах. Она изображала Елену в возрасте приблизительно восемнадцати лет, с волосами, уложенными в старомодном стиле. Одета она была формально — с искусным намеком на то, как она выглядела под одеждой.

— Очень мило, — прокомментировал Гемин. — Очень симпатичное произведение!

— Где они прятали эту красавицу? — спросил я носильщиков.

— Запихали в укромное местечко, за кухней.

Я мог сам догадаться. Я не представлял себе, как Пертинакс задумчиво смотрит на нее в своей комнате. Все, что хранил этот идиот в своей спальне и кабинете, — это серебряные статуэтки его колесниц и картины с кораблями.

Мы с Гемином любовались ее пышными формами. Должно быть, он заметил мое выражение лица.

— Кастор и Поллукс! Ты бегаешь за ней, Марк?

— Нет, — сказал я.

— Лжец! — возразил он.

— Правда.

На самом деле, когда ее светлость захотела познакомиться поближе, она сама за мной бегала. Но это было не его дело.

С восемнадцати до двадцати трех женщины сильно меняются. Больно было видеть Елену, когда ее еще не коснулись все эти испытания с Пертинаксом, и мечтать о том, чтобы я первым познакомился с ней. Чтото в выражении ее лица, даже в том возрасте, заставило меня с тревогой осознать, что я слишком активно коегде флиртовал сегодня — и всю свою жизнь.

— Слишком покорная. Он не уловил ее нрав, — прошептал я. — В реальной жизни эта женщина смотрит так, будто откусит тебе нос, если ты подойдешь слишком близко…

Осматривая мой нос на предмет укусов, Гемин протянул руку, чтобы ущипнуть его, будто это был его собственный. Я вскинул руку, чтобы оттолкнуть его.

— И как близко ты обычно подходишь?

— Я встретил ее. В прошлом году в Британии. Вернувшись в Рим, она наняла меня в качестве телохранителя — видишь, все абсолютно просто и никакого скандала…

— Ты теряешь хватку? — издевался Гемин. — Немногие знатные молодые девушки могут проехать тысячу четыреста миль с симпатичным парнем и не позволить себе некоторого утешения за трудности в пути! — Он рассматривал ее. Я на мгновение почувствовал нерешительность, как будто только что познакомились два важных для меня человека.

Я все еще сжимал в руке ее рецепт.

— Что это?

— Как готовить палтус в тмине. Нет сомнений, что эта любимая обеденная закуска ее мужа… — мрачно вздохнул я. — Знаешь, как говорят: по цене трех лошадей можно купить приличного повара, а с тремя поварами ты, вероятно, сможешь приготовить палтуса — а у меня даже нет лошади!

Он дьявольским взглядом посмотрел на меня.

— Хочешь ее, Марк?

— Негде ее поселить.

— Эту статую? — спросил он с широкой улыбкой.

— Ах, статую! — ответил я, тоже печально улыбаясь.

Мы решили, что будет крайне неправильно продавать скульптуру известной женщины на общественном рынке. Веспасиан согласился бы с этим; он заставил бы ее семью выкупить статую обратно по какойнибудь непомерной цене. Гемин относился к императорам так же неодобрительно, как и я, поэтому мы изъяли Елену Юстину из императорского имущества.

Я отослал скульптуру ее отцу. Для перевозки я сам завернул ее в дорогостоящий египетский ковер, который также был исключен нами из списка. Аукционист присвоил его себе.

* * *

Поздно ночью в пустом доме воображение может играть с тобой в странные игры.

Горний со своими грузчиками уже уехал; Гемин ушел передо мной. Я вошел в гостиную, чтобы забрать свою мятую тогу. Выходя из комнаты, я потирал уставшие глаза. Свет был тусклым, но я краем глаза заметил когото в атрии — предположительно, одного из рабов.

Он смотрел на статую.

В тот момент, когда я отвернулся, чтобы закрыть за собой дверь в комнату, он исчез. Это был светловолосый худой мужчина примерно моего возраста, с острыми чертами лица, напомнившие мне человека, которого я однажды видел… Невозможно. На одно леденящее душу мгновение я подумал, что увидел призрака Атия Пертинакса.

Должно быть, я в последнее время слишком много думал; у меня было богатое воображение, и я устал. Целый день размышляя о мертвецах, я свихнулся. Я не верил, что улетевшие обиженные души когданибудь возвращаются и бродят в своих безмолвных домах.

Я направился в атрий. Открыл дверь, но никого там не нашел. Вернулся к бронзовой статуе и сам дерзко уставился на нее. Из ковра, который я сам ранее обернул вокруг нее, выглядывало только лицо.

— Так значит здесь ты, я и он, дорогая. Он призрак, ты статуя, а я, похоже, сумасшедший…

Серьезное лицо юной Елены смотрело на меня своими яркими, нарисованными глазами и неземной, милой и искренней улыбкой.

— Ты настоящая женщина, принцесса! — сказал я ей, еще раз игриво шлепнув по ее завернутому в ковер заду. — Совершенно ненадежная!

Призрак растворился в одной из мраморных стенных панелей, статуя взглянула на меня с презрением. Сумасшедший затрясся от страха, после чего поспешил к выходу, чтобы успеть догнать Гемина на пути домой.

На мой взгляд, лучшие римские дома — это не те прекрасные закрытые ставнями виллы на Пинции, а характерные жилища вдоль берега Тибра в моем квартале, с их тихими лесенками, по которым можно спуститься к реке, и удивительными видами. Там жил Гемин. У него были деньги и вкус, и он родился на Авентине.