Она уже мертва - Виктория Платова Страница 15

Зато сразу после обеденных разборок куда-то испарился Миш.

Он не вышел к ужину, его стул пустовал за завтраком, и Белка заволновалась: уж не случился ли с Мишем бэнг-бэнг-бэнг? Спросить об этом напрямую у Маш, исправно сидевшей в торце стола, было смерти подобно, и Белка решила начать с менее опасных, на ее взгляд, человеческих особей. Но ни Ростик, ни толстый Гулька, ни вездесущий Шило Миша не видели. Лёка тоже не прояснил ситуацию, он лишь неопределенно улыбнулся и махнул рукой в сторону поселка.

Неужели Миш уехал? А точнее, был изгнан?

Оставался еще один человек, последний в списке (за ним следовали лишь Парвати и Маш). Именно к этому человеку и обратилась Белка. Начала она издалека, да и стояла на почтительном расстоянии от него, все так же покачивающегося в гамаке вместе с «Анжеликой».

– Привет. Хорошая книга?

Аста ответила не сразу и совсем не на тот вопрос, который задала девочка. Вернее, задала свой:

– Как тебя зовут? Я все время забываю.

Белка назвалась, осторожно приблизившись еще на шаг. Вот было бы здорово, если бы Аста придумала для нее новое имя с эстонским акцентом! Но в планы ведьмы из Таллина новые лингвистические эксперименты не входили. А может, все дело в самой Белке – уж слишком она ничтожна, чтобы тратить на нее время и силы.

– Впрочем, неважно, – Аста, сама того не ведая, подтвердила худшие опасения девочки. – Если я до сих пор не запомнила твое имя, значит не так уж важно, как тебя зовут.

– Для кого? – Белка почувствовала легкий укол обиды. – Для кого не важно?

– Для меня, разумеется.

– У меня простое имя.

– Это ничего не меняет.

Аста еще хуже, чем Маш, – неожиданно подумала Белка. Маш жестокая, да, но и прямолинейная тоже. Если ей что-то или кто-то не нравится, она сразу же заявляет об этом. Приподнимается на хвосте и раздувает капюшон, как кобра. Сразу видно, что перед тобой враг, – и ты можешь отступить. Или принять бой. Первый вариант (отступить) выглядит предпочтительнее, так все и делают, Белка не исключение. А Маш… Маш щедро отсыпает время на принятие решения – прямо в ладонь! И только потом приходит черед универсального правила «Кто не спрятался – я не виноват!»

Аста – другая.

Она только кажется паинькой, как то озеро со спокойной с виду водой. А тонуть в нем начинаешь сразу же, без всякого предупреждения. Но прежде чем пустить пузыри, Белка успела-таки пропихнуть сквозь плотно сомкнутые губы:

– Я беспокоюсь о Мише. О… Миккеле.

– С чего бы? – удивилась Аста. – Разве о нем некому побеспокоиться, кроме тебя?

– Он пропал, – продолжала упорствовать Белка.

– Не думаю.

– Как же? Его нигде нет.

– Где-то да есть. Ничтожества никуда не исчезают, и в этом – главная несправедливость жизни.

Не то чтобы Белке так уж нравился Миш, скорее – наоборот. Но сейчас она была на его стороне; пусть эта дурацкая вымороженная эстонка знает, что на свете существуют простые человеческие чувства – сострадание, забота, участие. Все вместе они образуют спасательный круг, в котором поместится не только Миш, но и сама Белка, что вот-вот захлебнется в омуте Астиного равнодушия.

– Он не ничтожество!

– Еще какое, – губы Асты тронула брезгливая улыбка. – Иди лови стрекоз. Собирай ракушки. И не приставай ко взрослым с глупыми расспросами. Это совет.

– А Миш?…

Не удостоив защитницу Миша даже взглядом, Аста снова уткнулась в книгу. Белка же, проигнорировав ракушечно-стрекозиный совет, все стояла возле беседки, переминаясь с ноги на ногу. Не для того, чтобы продолжить разговор, – разговаривать больше было не о чем. Но что-то не отпускало ее, не давало сдвинуться с места.

Ковер.

Наброшенный на гамак родной брат ковров из телеги – той самой, на которой они с МашМиш приехали сюда. Те ковры вызвали у нее чувство тревоги, сразу же впрочем забывшееся. Этот же ни в чем дурном до сих пор замечен не был: так, необязательное дополнение к Асте, Анжелике и тягучему южному полдню. Но сейчас все стало совсем по-другому – ковер вышел из тени, явил сущность, гораздо более опасную, чем раздутый капюшон кобры.

Наверное, все дело в рисунках, украшавших ковер: Белка явственно увидела чудовищ, адскую помесь из змей и пауков, и еще кого-то, – от кого не найти спасения. Чудовища тянули к Асте щупальца и мохнатые, усаженные ядовитыми жалами лапы, – неужели она этого не видит? Устроилась в самой сердцевине паучьего гнезда да еще улыбается. Или Аста и чудовища заодно?

Если бы они были заодно – Белке стало бы значительно легче: это ли не подтверждение ее мыслей о бесчеловечности и жестокосердии эстонки? Но щупальца и лапы явно угрожали Асте, еще секунда – и они обовьют стройное тело, вонзят жала в податливую бледную кожу и выпьют из Асты всю кровь! Белка оцепенела от ужаса, зажмурилась и тут же снова открыла глаза – ничего непоправимого не произошло.

Аста все так же покачивалась в гамаке, положив на толстую книгу тонкие пальцы. Она смотрела куда-то вдаль, сквозь Белку, сквозь потемневший от времени огромный двухэтажный дом Парвати – туда, где гипотетически мог находиться Таллин. Или Америка, в которую так мечтают попасть МашМиш. Или какое-то другое место, известное лишь ей одной. Наверное, это было очень хорошее место, потому что Аста улыбалась.

А спустя пару часов улыбнулась и Белка: Миш вернулся!

Он как ни в чем не бывало появился за обеденным столом, занял свое место рядом с сестрой. Правда – не с той стороны: обычно он сидел справа от Маш, ближе к Асте. Теперь Миш переместился влево и стал как будто ниже ростом. И вообще странным образом усох: едва ли не до размеров любой из Лазаревых шахматных фигур. При желании Маш могла бы сунуть его в карман, а Аста – раздавить каблуком; да-да, Аста – единственная из всех, кто носит взрослые, очень высокие каблуки! Куда бы она ни направилась – к беседке с гамаком, к каменистой тропе, что ведет на пляж, – каблуки всегда сопровождают ее. Никаких неудобств при ходьбе по гальке или по мягкой, увитой огуречными плетями земле Аста не испытывает. Не то что Белкина мама, у которой тоже имеется в запасе несколько пар туфель и импортных босоножек на шпильках, танкетке и платформе. Танкетка и платформа еще туда-сюда, но всякий раз, надевая шпильки, мама морщится. Каблуки для нее – мука мученическая, я в них – как корова на льду, и кто только их придумал, каблуки? Теперь Белка знает – кто. Кто-то, кто веками ждал, когда появится Аста, и вряд ли это человек. Человеку отпущено не так уж много лет, другое дело – высшие силы, которые его опекают. Высшие силы могут быть хорошими, а могут – так себе, ни рыба ни мясо; а могут – и вовсе отвратительными, беспощадными, сеющими зло.

Ангелы и демоны, вот как они называются.

Мама и папа частенько рассуждают о них за нардами, белого и черного в мире поровну, взять хотя бы такую малость, как шашки на инкрустированной перламутром доске… От этих рассуждений Белке становится грустно, и тогда она вспоминает несчастного туркмена Байрамгельды – добрее не было человека на свете! Демоны к нему и на пушечный выстрел бы не приблизились, зато персональный ангел оказался ленивцем и ротозеем. Прощелкал момент, когда Байрамгельды еще можно было спасти, зазевался, отвлекся на что-то несущественное. Или – наоборот – существенное для него, тельпек. Тельпек – огромная меховая папаха, Байрамгельды никогда не расставался с ней, даже в пятидесятиградусную жару. Он был создан для тельпека так же, как Аста создана для каблуков. И если за тельпеком Байрамгельды присматривал недотепа-ангел, то за Астиными каблуками – уж точно демон. Или демоны. Как показывает жизнь, они – намного ответственнее, они держат в поле зрения массу вещей, – следовательно, за Асту можно не волноваться. Чудовища с ковра ничего ей не сделают, на них всегда найдется управа.