Будьте осторожней с комплиментами - Александр Макколл Смит Страница 16

Она подумала о Джейми. Насколько было бы проще, будь он ее ровесником. Она могла бы принять его предложение. Ей просто не повезло, что она влюбилась не в того мужчину. С людьми так часто происходит: они влюбляются в того, кто по той или иной причине никогда не сможет им принадлежать. И тогда они отбывают свой срок наказания — наказания безответной, невозможной любовью, которое может длиться годами, без амнистии за хорошее поведение.

Изабелла перевела взгляд на белое пространство потолка. По ее мнению, самым удручающим в приглашении Кэт было следующее: Джейми уже излечился от Кэт, но, если он проведет какое-то время в ее обществе, его чувства к ней могут воскреснуть. Такое бывает. Так не лучше ли забыть передать ему это приглашение? Или следует пойти дальше: сказать Кэт, что он не хочет идти к ней на обед? Эта дилемма заставила Изабеллу ненадолго забыть о своих огорчениях. Если она просто не передаст приглашение, это значит, что она не удосужится что-то сделать; но если она пойдет дальше и скажет Кэт, что Джейми не хочет к ней идти, то она действительно солжет. Что касается того, чтобы не передать приглашение, то у Изабеллы не было полной уверенности, является ли чьим-то долгом передавать информацию другому. Если А просит Б: «Пожалуйста, скажи В то-то и то-то», налагает ли это на Б обязательство выполнить просьбу? Это зависит, подумала Изабелла, от того, взял ли на себя Б обязательство передать сообщение. Если нет, то либерально настроенный философ-индивидуалист, вероятно, скажет, что Б ни к чему лезть из кожи. Конечно, это либеральный индивидуализм, с которым Изабелла не всегда соглашалась. Не ходи купаться с либеральным индивидуалистом, сказала она себе: не исключено, что он тебя не спасет, если ты начнешь тонуть. Нет, либеральный индивидуализм вовсе не привлекательная философия. За исключением нынешнего случая. Сейчас он предлагал весьма заманчивое решение ее проблемы.

Я обсужу этот вопрос с Джейми, решила она. А затем подумала: «Как же мне могла прийти в голову такая глупость? О, Кристофер Дав, если бы только ты мог слышать этот внутренний монолог! Если бы только мог! И вы тоже, профессор Леттис, свинья вы этакая!»

И она почувствовала, что ей стало значительно лучше.

Спустя два дня после аукциона Изабелла сидела за своим письменным столом, без особого энтузиазма пролистывая материал, присланный в журнал, — неважный, как она считала. Однако она всегда читала поступившие статьи до конца, как бы скучны они ни были. Она все еще ничего не предприняла относительно приглашения Кэт и пока не знала, что с ним делать. Так что когда зазвонил телефон, Изабелла колебалась, стоит ли подходить. Это могла быть Кэт, и в этом случае Изабелле попадет за то, что она проигнорировала приглашение.

Сняв трубку, Изабелла назвала свой номер. В таких случаях Кэт всегда прерывала ее. «Я знаю твой номер, — говорила она. — Я только что его набрала». Однако, к облегчению Изабеллы, это была не ее племянница, а Гай Пеплоу.

— Мне жаль, что ты не получила ту картину, — сказал он. — Я скрестил за тебя пальцы.

— Такое бывает на аукционах, — заметила Изабелла. — И несомненно, в один прекрасный день шанс еще раз представится.

Гай рассмеялся:

— Верные слова. Ты как в воду глядела. Вообще-то шанс представился прямо сейчас — если это тебя интересует. Конечно, не эта картина Мак-Иннеса, а другая. Так ты интересуешься?

Изабелла ответила, что интересуется. Но картина находится на аукционе?

— Нет. Кое-кто принес ее в галерею и хочет, чтобы мы выставили ее на комиссию.

Изабелла задумалась. Ей интересно было взглянуть на картину, но она не знала, захочется ли ее покупать. Картина, которую она упустила на аукционе, была особой из-за ее связи с маленьким этюдом, который уже принадлежал Изабелле. У нее не было желания покупать Мак-Иннеса только потому, что это Мак-Иннес.

— Хорошо, — наконец ответила она. — Я как-нибудь взгляну на нее на днях.

Она почувствовала замешательство Гая на другом конце провода.

— Прости, что тороплю тебя, — сказал он, — но думаю, тебе следует сделать это побыстрее. Сегодня, чуть позже, ко мне кое-кто зайдет, чтобы взглянуть на другие работы, но его может заинтересовать и эта. Он подбирает картины для одного коллекционера в Палм-Бич. Это именно такого рода произведение, которые любит его клиент во Флориде.

Изабелла посмотрела на часы, потом перевела взгляд на рукопись, которую читала.

— Послушай, Гай, я тут занимаюсь одной нудной вещью. Минут через сорок я закончу и тогда смогу к тебе зайти. А можно мне взять с собой Чарли?

Ей ответили, что Чарли будет весьма желанным гостем: никогда не рано начинать приучать малюток к искусству. Потом Изабелла вернулась к рукописи. Она потеряла нить рассуждений, и ей пришлось вернуться на несколько страниц назад. Темой была индивидуальная автономия в семье. С этой статьей что-то не так, подумалось ей. Имеется какая-то странность, которую она никак не может нащупать. И вдруг ее осенило: автор не верит в то, что пишет. Он приводит правильные аргументы и пишет правильные вещи, но просто не верит в это. Она взглянула на титульный лист, где были напечатаны фамилия и учебное заведение. Да, так она и думала. Именно этот философский факультет известен своей радикальной идеологической позицией. У человека, который не разделяет такую позицию, нет никакой надежды получить даже приглашение на собеседование по поводу работы, не говоря уже о том, чтобы получить саму работу на этом факультете. Этот бедняга пишет так, чтобы там его принимали за своего, но сердцем он не с ними: он тайный консерватор! В этой работе он приводит аргументы против семьи, называя ее угрозой индивидуальной автономии, институтом подавления. Такова линия партии, но сам он, вероятно, любит свою семью и считает, что наилучший способ вырастить ребенка, способного стать полноценным членом общества, более того, счастливым человеком, — это чтобы у него были отец и мать. Но в определенных кругах это считается ересью и очень немодной точкой зрения.

Изабелла закончила читать статью и написала то, что считала краткой запиской автору:

Я передам Вашу статью редакционной коллегии для вынесения решения. Я собираюсь оставить пост редактора этого журнала, так что Вам, вероятно, придется иметь дело с новым редактором — это будет Кристофер Дав, которого Вы, возможно, знаете. Уверена, что аргументация, приведенная Вами в этой статье, найдет у него положительный отклик, поскольку он часто высказывал взгляды, сходные с Вашими. Полагаю, это его искренние убеждения. Однако — простите, если я заблуждаюсь, — у меня возникло ощущение, что в душе Вы не согласны с аргументами, которые приводите. Да, в душе. Видите ли, бывают случаи, когда теоретически оправдываемая позиция, основанная, скажем, на признании прав личности и равенства всех людей, совершенно расходится с тем, что мы видим вокруг нас в реальной жизни. А видим мы, что традиционная семья, где есть любящий отец и любящая мать, обеспечивает самое лучшее окружение для воспитания детей. Так жили тысячи лет. И разве нам не следует принимать во внимание то, чему учит нас мудрость тысячелетий? Или же мы так умны, что можем ею пренебрегать? Я не хочу сказать, что не существует других институтов, где дети могут расти социально защищенными и счастливыми. И где их очень любят. Но, признавая это, мы не должны прийти к осуждению и, таким образом, ослаблению идеала традиционной семьи — а именно это Вы делаете в своей статье. Вы действительно так думаете? Вы действительно считаете, что мы стали бы счастливее, если упразднили бы традиционную семью? Простите, но я не думаю, что это Ваши искренние убеждения. Вы просто говорите так, потому что Вам приходится поддерживать такую позицию.