Яблоки для Белоснежки - Ольга Завелевич Страница 16

– этому.

– Но действие стало развиваться по сценарию, не предусмотренному мной. Дорит, по какой-то причине, не надевала серьги, их роман с Рами продолжался. Это сообщила мне моя подруга. Она, конечно, ничего не знала о моих замыслах, я просто рассказала ей о связи моего мужа с этой женщиной и просила проследить за ситуацией. Как-то после обеда я гуляла в горах и вдруг мне показалось, что на верхней тропинке я вижу силуэт женщины, смутно напомнившей мне любовницу моего мужа. Через секунду силуэт исчез. Я выругала себя за склонность к галлюцинациям и продолжила путь. Через минуту случился обвал. Меня чудом спас Игаль. Мы выбрались на верхнюю тропинку, вернее, он вытащил меня туда. Оставив меня передохнуть, он отошел на несколько шагов и начал осматривать место, откуда упал камень, вызвавший обвал. Я подошла к нему. От пережитого мне снова стало нехорошо, и я опустилась на землю. Внезапно что-то блеснуло под лучами заходящего солнца. Я протянула руку и вытащила из гальки золотой медальон с выложенной изумрудами буквой Д. Цепочка была разорвана. Дорит опередила меня. Дальнейшее я почти не помню. Единственное, что осталось в памяти, – я не хочу возвращаться в гостиницу, я боюсь эту женщину, умоляю Игаля молчать обо мне и позволить пожить у него в шале. Он ничего не понял, но разрешил остаться. Мы прожили вместе неделю, я немного успокоилась, пришла в себя, потом мы расстались. Я уехала в Италию и стала ждать развития событий. Наконец из интернетовских новостей я узнала, что Дорит умерла, а Рами арестован по подозрению в убийстве. Я решила вернуться – мне больше ничего не грозило. Я и не думала, что Игаль попадется с медальоном – просто забыла про него. Вот и все, – закончила она, глядя на инспектора и не видя его.

– Эстер увели. Дан вдруг поймал себя на мысли, что в глубине души искренне желает Рами Полагу провести пару лет в тюрьме.

– Старший инспектор пытался заставить своего помощника думать. Легко

– сказать! Попробуй прикажи, когда сам не можешь вдохновить личным примером. Это тебе не поле боя, когда командуешь: «За мной!» – и поднимаешь в атаку солдат. Слипшиеся от раздумий мозги уже не ворочались, сдвинуть их было невозможно.

– Пивка бы сейчас с жареными крылышками, – вдруг мечтательно проговорил

– Алекс.

– Фу, жареное… в такую жару. Лучше чипсы, орешки соленые… – на автомате ответил начальник, спохватился и продолжил грозно: – Ты понимаешь, что это дело висит на нас мертвым грузом. Сколько времени прошло, а мы дальше старика Ройтмана не сдвинулись!

– Старика. да. – промычал Левин, все еще пребывая мысленно в пивбаре с кружкой ледяного пива в руке. – Он уж, наверное, помер давно. А может, нет.

– Алекс, очнись, он родился в позапрошлом веке!

– Ну и что? Я вот читал недавно…

– Но закончить фразу рассвирепевший босс ему не дал.

– Сейчас же прекрати болтать ерунду и думай, кто убил Сару Бакар. Скомандовать удалось. Результата не было. Перерыли все архивы, побывали

– у всех соседей покойной – ничего. Оставалась слабая надежда на художников и владельцев галерей. Полицейские опрашивали всех – от директоров крупных выставочных залов до владельцев крохотных экспозиций, помещавшихся в одной комнатушке. Дан, никогда не интересовавшийся искусством, и представить себе не мог их количества только в одном Тель-Авиве. А розыск шел еще и в других крупных городах.

– Они сидели уже второй час, перебирая осточертевшие фотографии с места преступления и протоколы допросов. Телефонный звонок прозвучал, когда Алекс, с разрешения старшего инспектора, уже поднялся и направился к выходу – в конце концов есть и другие дела, кроме этого проклятого убийства из прошлого.

– Подожди, – остановил его Дан, – это Рони.

– Рони был одним из полицейских, не по своей воле в последнее время приобщавшийся к живописи.

– Продолжай, – это было сказано уже в трубку.

– Алекс остановился посреди кабинета и обернулся к старшему инспектору. Смуглое от природы лицо Дана приобретало в процессе доклада сероватый оттенок.

– Он молча выслушал полицейского, бросил в трубку: «Я понял, возвращайся в управление», – и отсоединился. Левин подошел к столу.

– Дан, – осторожно спросил он шефа, – что случилось?

– Не меняя выражения лица и глядя упорно в одну точку, Шапиро произнес:

– Одна из владелец галерей опознала картину и назвала ее автора: Игаль Шварц, художник, около двух лет назад приехавший из России.

– За время работы в полиции, Алекс, казалось, успел увидеть многое и научился сдерживать свои эмоции. Но тут его прорвало.

–. мать! – заорал он по-русски, чего никогда не позволял себе делать на службе: родители его были людьми воспитанными и внушили Саше простую мысль, что, если в помещении находится хоть один человек, который тебя не понимает, изволь говорить так, чтобы все поняли. Поэтому ругался на службе он только на государственном языке.

– Старший инспектор, хоть и ни слова не говорил по-русски, на этот раз понял все. Он стиснул кулаки и несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться.

– Ну и где он теперь может быть? – вопрос был задан, скорее, не Алексу, а самому себе.

– Алекс лихорадочно размышлял, перебирая стандартные варианты: родители? – остались в России, знакомые, любимая девушка, дальние родственники – все срочно надо проверять. Счастье еще, что выезд из страны ему закрыт в связи с делом Эстер Полаг. Но где он может скрываться здесь? В том, что художник давно съехал со съемной квартиры, Левин не сомневался. Вопрос – куда?

– Снова завертелось колесо розыска. Проверили всех, кто хоть как-то был связан со Шварцем.

– Результат нулевой. Беглый художник исчез – как сквозь землю провалился.

– Ну, он же твой бывший соотечественник, – взывал старший инспектор к помощнику, как будто Алекс был лично ответственен за всех выходцев из бывшего

– СССР.

– Левин хотел было ответить, что в Израиле живут более миллиона его бывших соотечественников, и он, Алекс, не всегда в курсе, где каждый из них находится в данный момент, но вдруг в памяти его возникла картинка из прошлого.

– Аэропорт имени Бен-Гуриона. Он с родителями выходит из самолета как будто

– в другой мир. Вместо хмурой, заснеженной Москвы 90-х годов прошлого века, он видит ослепительно голубое, без единого облачка небо, разноцветные плакаты на едва знакомом языке, шумную толпу людей в свободной, яркой одежде. Быстрая речь с характерным грассирующим «р». Смех, гам, кто-то обнимается с родными, кто-то плачет, но большинство из вновь прибывших молча и удивленно осматриваются. Слишком непривычен этот мир, в котором они теперь будут жить, слишком раскованные и свободные люди, весь облик которых говорит, что уж они-то смогут за себя постоять, населяют его.

– Ведут в большой зал, предлагают питье, бутерброды. Начинается оформление документов. Удостоверение новых репатриантов выдают прямо в аэропорту. Одно на семью – это тоже необычно. Он с родителями подходят к столу, за которым сидит молодой человек, садятся и процедура начинается. У них это заняло сравнительно мало времени. Семья из трех человек, фамилия простая, служащий быстро пишет ее справа налево древнейшими на земле буквами. Оформляет документы, выдает удостоверение родителям, объясняет, что обычный паспорт они получат в отделении