Голая правда - Светлана Успенская Страница 16

Почему Шиловская не Людочка? Почему не Людочка на своем месте, в своей комнате, в своей квартире, а эта чужая тридцатилетняя женщина? Почему, по какому праву она заняла место ее дочери? Мария Федоровна в ослеплении гнева и горя постепенно начинала забывать, что когда-то сама добровольно согласилась на обмен и даже какое-то время считала Шиловскую благодетельницей.

И теперь добрая, но капризная хозяйка казалась ей захватчицей, которая вырвала из жизни Марии Федоровны все, что было некогда дорого, уничтожила весь привычный, устоявшийся годами уклад жизни, она вторглась, как завоевательница, захватила квартиру и даже саму Марию Федоровну пытается приручить и тем самым отнять ее у дочери, вытеснить ее из сердца.

И в сердце Марии Федоровны, то разгораясь, то угасая, то вспыхивая открытым пламенем, шевелилась упорная тлеющая ненависть…

Старший лейтенант Константин Ильяшин трясся на желтом «Икарусе». Автобус то и дело извергал клубы черного вонючего дыма, которые заползали в битком набитый людьми салон и вызывали дурноту. Лейтенант ехал в районную больницу на окраине города, в которой находилась домработница Шиловской.

Костя Ильяшин был невысоким молодым человеком, довольно симпатичным, но не настолько, чтобы выделяться из толпы. Легкая пружинистая походка спринтера, округлые бицепсы, перекатывающиеся при движении под тонкой рубашкой, и искривленный нос выдавали в нем поклонника спортивного образа жизни, а умные небольшие глаза зеленоватого цвета смотрели на мир немного печально. У него было невеселое настроение — опять ему дают скучную, неинтересную работу, как будто он рожден на свет для того, чтобы беседовать с выжившими из ума старухами.

Как он ненавидел эти опросы! Он был готов разговаривать с кем угодно — с детьми, с запирающимися уголовниками, изображавшими из себя припадочных, с агрессивными асоциальными элементами, с рыдающими женщинами, со злобными мужиками… Но старушки! Это было выше его сил. Для разгона они сообщали ему во всех подробностях о жизни и состоянии здоровья своих ближайших родственников — дочерей, внуков, зятьев, а затем переходили к более дальним, постепенно погружаясь в такие глухие дебри родственных отношений, которые не позволяли выбраться на поверхность до наступления следующего тысячелетия. Если беседа происходила дома у героини разговора, то отчаяние Ильяшина скрашивала чашка с чаем и сухарик, вытащенный ради дорогого гостя из самых невероятных уголков квартиры.

Впрочем, не всегда он был долгожданным гостем. Иногда его просто не впускали, опасаясь его мускулов и того, что удостоверение работника милиции окажется фальшивым. Тогда ему приходилось долго осаждать недоверчивую старушку, бомбардировать ее медоточивыми улыбками, заверениями в том, что он милиционер, а не преступник.

На этот раз ему не повезло. Вместо того чтобы спокойно выслеживать бывалого уголовника Хмелькова, подозреваемого в краже коллекции монет из квартиры известного нумизмата, — занятия, достойного человека в полном расцвете умственных и физических сил, он вынужден тащиться по жаре в набитом автобусе к черту на кулички…

— Как там Тюрина? — спросил Ильяшин у врача. — Поговорить с ней можно?

— Да вы что?! Не раньше чем через две недели, и то в лучшем случае. У нее парализована левая часть тела, и она практически не может разговаривать…

Через полчаса Костя уже размашисто шагал по центру города, направляясь к Патриаршим. Следующим пунктом его плана на сегодня стоял опрос соседей.

Первыми под артобстрел вопросов попали соседи Шиловской по площадке.

— Мы ничего не слышали, — сообщила женщина с годовалым ребенком на руках, с удовольствием выдувающим пузыри. — Мы в тот день были на даче. Вернулись только к вечеру.

— А домработницу Тюрину вы знаете?

— Конечно, ведь она здесь давным-давно жила. Она только недавно, год назад, переехала жить куда-то на Юго-Запад, а квартиру продала Шиловской.

— А почему она продала квартиру?

— Ей деньги нужны были на адвокатов, дочка у нее попала в тюрьму. А потом Евгения Викторовна пригласила помогать по хозяйству, она и согласилась.

— А какие у них были отношения?

— Отношения? Да обыкновенные. Мария Федоровна ходила по магазинам, готовила, убирала, а Евгения Викторовна ей платила за это.

— А в смысле личных отношений? Они не ссорились? Не ругались?

— Не знаю, я не слышала. По-моему, у них все было нормально. Ну, конечно, Мария Федоровна ворчала на Шиловскую, но вы знаете пожилых людей, им всегда что-то не нравится.

— А по какому поводу ворчала?

— Да без повода. Мол, как сыр в масле катается, живет на всем готовеньком, вечно народу полон дом. Не успеешь, мол, убраться, как опять на ковре пепел, гора немытой посуды и так далее…

Несколько квартир Ильяшин обошел почти безрезультатно, ничего более ценного ему никто не мог сообщить. Старушка со второго этажа, с которой судьба неумолимо столкнула старшего лейтенанта, обрадовалась ему, как родному.

— Я вам так рада, — сказала Эвелина Ивановна, усаживая дорогого гостя в старое, скрипящее кресло. — Я все хотела рассказать тем молодым людям, которые сюда приехали первыми, но они были так невнимательны… Сейчас мы будем с вами пить чай… Меня зовут Эвелина Ивановна Сухих.

Лейтенант морально приготовился остаток дня провести в приятном обсуждении родственных дел гостеприимной хозяйки квартиры с венчиком седого пуха на желтой пергаментной голове.

— Вы знаете, я на пенсии, — сообщила она, лучезарно улыбаясь. — Поэтому мой удел — смотреть все телесериалы и все про всех знать. Что поделать, очень скучно жить человеку, привыкшему деятельно работать всю жизнь, чувствующему в своей душе еще бездну энергии, которая бурлит и клокочет… — В глазу Эвелины Ивановны тревожно заблестела одинокая слеза.

— Вы, кажется, хотели мне что-то рассказать… — напомнил Ильяшин. — Меня интересует день убийства…

— Я прекрасно, прекрасно помню тот день, — мгновенно, как сухой мох, воспламенилась воспоминаниями Эвелина Ивановна. — Вы знаете, на память я пока не жалуюсь, хотя мне уже… уже очень много лет… Мы с Клавдией Порфирьевной видели убийцу собственными глазами и конечно же сможем его описать…

— Вы полагаете, что видели убийцу? — осторожно спросил Ильяшин.

— Молодой человек, имея за плечами столько лет, я смогу отличить порядочного человека от убийцы! — гордо вскинулась пожилая дама. — Если в нашем дворе появляется незнакомый человек подозрительного вида и сразу вслед за этим совершается преступление, то надо иметь полное отсутствие способности к логическому мышлению, чтобы не понять, кто это…

Утверждение было очень сомнительным, но лейтенант возражать не стал и только кротко попросил:

— Опишите его, пожалуйста.

— Он очень высок. Он так одет… Явно откуда-то из провинции — в Москве давно уже не носят на улицах спортивные костюмы. У него татуировка на левой руке, я ее не разглядела, но что-то такое синело на запястье… Похожее на паука… Или на букву «Ж»… Ну что еще… Лет тридцати с небольшим. Он выскочил из нашего подъезда с совершенно безумными глазами, чуть не сбил нас с Клавдией Порфирьевной и сразу же после этого его… — Эвелина Ивановна торжествующе взглянула на собеседника. — Сбила машина!