Паутина судьбы - Валентин Пушкин Страница 16

На 16-м этаже чрезвычайно высокого и сплошь стеклянного здания, где располагались какие-то журнальчики, альманахи и фирмы, занимающиеся поставками маскарадных костюмов и фраков для презентаций, обнаружил Морхинин Толобузова – издателя альманаха «Дружная библиотечка».

Тот был маленького роста, однако с весьма объемным животом и двумя тугими подбородками под краснощеким лицом. Живот Толобузова намекающе оправдывал звучание редкой фамилии. Думалось, что фамилия его произносилась некогда как «Толстопузов», но с течением времени стала оригинально неопределенной. Из-за этого, может быть, Толобузов цеплялся ко всем сотрудничавшим с ним литераторам, требуя преобразовывать их природные фамилии в псевдонимы.

Морхинин еще никогда не видел помещения, предназначенного для литературной работы, которое оказалось бы таким абсолютно голым. В комнате находилось три стола, этажерка (без признаков печатной продукции) и несколько стульев. Ни одной бумаги, книги или журнала! Казалось, комната предназначалась для каких-то виртуально-психологических упражнений, но никакого отношения не имела к типографским текстам.

– Вы Морхинин, – вполне жизнерадостно начал общение Толобузов. – Вы написали историко-патриотический очерк о Дорохове. Вас уже опубликовал журнал «Наш попутчик», но… в сокращенном виде. Так сказать, уплотнили до журнального варианта. Я такое усечение писательской работы терпеть не могу. Давайте вашу рукопись. Я издам ее целиком и полностью, всю до последней точки. С «Дороховым» вместе будут скомпонованы две повести о женщинах, героинях в войне тысяча восемьсот двенадцатого года. Написал Сергеев. Что скажете на это?

– Хорошо, – согласился Валерьян Александрович, – это даже приятно.

– Альманах выйдет с фотографиями авторов. Принесли фотку?

– Принес. Мне сказал Лямченко.

– Ой, ой! Раскрасавец! – восхитился Толобузов, глядя на старую фотографию Морхинина. – Сколько же вам здесь годков-то?

– Под тридцать, кажется. Не нашлось другой, а эта под руку попалась, – застенчиво, хотя и не без лукавства, оправдывался Валерьян Александрович. – Надо снова фотографироваться?

– Ни в коем случае! Книжку с портретом молодого артиста в концертном костюме и галстуке бабочкой девки расхватают, не читая заглавия… Смазлив до крайней степени. Волосы русые волной, глаза, как у героя-любовника немого кино… Овал лица, словно из музея изящных искусств имени Пушкина… – расхваливал Толобузов старую морхининскую фотографию. – Кстати, о Пушкине. Мы вас обозначим именно так. Название историко-патриотического очерка «Во имя любви к Отечеству». Автор: Валерьян Пушкин, – Толобузов слегка подпрыгнул на стуле, будто приподнятый энтузиазмом издателя, и победоносно щелкнул пальцами.

– Как! – вскрикнул от неожиданности Морхинин. – Как Пушкин! Почему?

– На данный случай это будет ваш литературный псевдоним. И не без существенного основания. Если найдутся злые языки, которые позволят себе насмешки, им объяснят их невежество и нашу правоту.

– Нет, – сказал Морхинин, подозревая, что Толобузов его разыгрывает. – Лучше оставьте мою скромную фамилию.

– Вы читали «Ономастикон» – великий труд академика Веселовского? В нем академик нашел происхождение и распространение множества имен и фамилий…

– Но какое отношение имеет… – начал было автор очерка, сожалея в душе о неожиданных сложностях.

– Отношение? – опять подпрыгнул, сидя на стуле, Толобузов. – Морхиня Иван Гаврилович, сын Гаврилы Олексича, соратника Александра Невского. А Гаврила-то – родной племянник Радши или Рачи… по-настоящему это Радомир или Радован… знатного сербского воеводы, вышедшего с дружиной на Русь и…

– При чем здесь сыновья, племянники и сербские выходцы? – недоумевал Валерьян Александрович.

– А вот притом они, – настойчиво продолжал Толобузов, севший, видимо, на своего любимого конька. – Один из потомков Морхини Ивана Гавриловича, уже в середине шестнадцатого века – боярин Григорий Александрович Морхинин по прозвищу Пушка, стал родоначальником бояр Пушкиных, разросшихся на несколько родовых ветвей. Одна ветвь дала нашего гениального поэта… уф! Сами не догадываетесь?

– Нет, – искренне признался автор очерка.

– Раз вы Морхинин, то – по логике вещей – изначально являетесь как бы и Пушкиным, раз все Пушкины произошли от Морхинина. Ясно, как солнечным майским днем.

Морхинин почувствовал, что у него начинает сильно кружиться голова.

– Публиковать пусть и неплохой литературный материал, но нагружать его псевдонимом… который есть фамилия великого поэта, неудобно, неэтично. Вообще я не хочу.

– Тогда я не буду публиковать ваш очерк о герое войны 12-го года, – преспокойно сказал Толобузов. – Мое представление издателя видится именно таким, каким я объяснил.

Морхинин расстроился, хотел встать и уйти. Но Толобузов опять начал его уговаривать, доказывать все выгоды именно такой подачи очерка. Он говорил без умолку, а рукопись держал цепко и не отдавал сопротивляющемуся автору. Наконец Морхинин почувствовал муть в глазах и полное безразличие к судьбе. Он помолчал немного, вздохнул и согласился.

Альманах вышел тиражом семьсот пятьдесят тысяч экземпляров и почему-то в Киеве, хотя и на русском языке. Гонорар, как тогда бывало, достаточно впечатлял. Морхинин посмотрел на свой портрет, еще раз удостоверился в авторстве некоего Пушкина и трагически опустил голову.

Иногда может создаться впечатление, будто Морхинин при первых же попытках опубликоваться всегда осуществлял свой замысел. На самом деле ему часто приходилось (после двух-трех месяцев ожидания) забирать свою рукопись под равнодушным взглядом редактора.

В каком-то журнале толстоносый сотрудник с взлохмаченной бородой сказал ему, возвращая рассказ:

– Что все так нудно у вас, любезнейший? Ни остросюжетности, ни сексуальности. Хороший, упругий рассказ пишется неделю, не больше, – толстоносый бородач уверенно взмахнул мясистой кистью с волосистыми пучками на фалангах пальцев.

Обычно, в случаях возврата его рукописи, Морхинин уходил молча. На этот раз он разозлился и, забирая рассказ, хмуро спросил:

– Вы сами-то много написали хороших рассказов?

– Да вот, выпустили с друзьями сборник, – отрывистыми фразами ответил редактор, побагровев. – Удачный, крепкий. Мгновенная известность. Признательность читателей.

– Как ваша фамилия? – уточнил обидившийся певчий. – Шишмарев? Первый раз слышу о такой знаменитости.

Он пошел к двери вразвалку и бухнул ею покрепче.

Новый рассказ Морхинина назывался «Бабушка и внучка». Пожилая колхозница с двенадцатилетней девочкой отправились осенью по грибы. Неожиданно на опушке леса к ним присоединился человек, сошедший с московской электрички, назвавшийся Генрихом и в течение трех часов не желавший от них отстать. Бабушка начинает догадываться: Генриха интересуют не грибы, а ее миловидная, рано оформившаяся, румяная Таня. Взгляды, отдельные реплики и странное поведение неприятного попутчика дают читателю понять: это маньяк. Каким-то образом отчаявшейся бабушке удается уговорить его покинуть их и выйти к станции, которую он якобы искал. Генрих исчезает в зарослях орешника. Однако после всех страхов, когда ожидаются покой и благополучие, Генрих возвращается. Он обстругивает на ходу палку широким острым ножом. Назревает трагический конец, рассказ приобретает детективный характер.