Честный акционер - Фридрих Незнанский Страница 17

Насчет того, что правду из Сыча не вытянешь никакими клещами, — тут Сыч не преувеличил. Могильный по собственному опыту знал, что по упрямству с этим здоровяком не сравнится ни один осел. Кроме того, у него были свои понятия о чести, и их бы он даже под пытками не нарушил. В общем, переубедить Сыча не было никакой возможности.

— Ладно, — сказал Могильный. — С тачкой-то все в порядке?

Сычев кивнул:

— В порядке машинка. Можете хоть сейчас забирать.

— Руль небось тряпочкой протер?

Сычев хмыкнул и сказал:

— Протер. А вы хотели, чтоб я вам отпечатки моих пацанов оставил? Нет уж, — дудки.

Могильный вздохнул. Если Сыч решил стереть отпечатки пальцев, то не пропустил ни одного миллиметра, уж тут будьте спокойны. Бывают же на свете такие педантичные идиоты!

— Ладно. Машину я заберу. А насчет всей этой истории… Гляди, Сычев, если хозяин машины найдется и выяснится, что они ее попросту угнали — несдобровать ни тебе, ни твоим пацанам. Ты меня понял?

Сычев никак не отозвался на эту угрозу, лишь хмуро усмехнулся в ответ.

— Кстати, — продолжил Могильный, — у тебя там в гараже «мерс» стоит доисторический. Откуда он у тебя?

— Купил, — нехотя ответил Сычев. — Полтора года назад.

— За сколько?

— За пять тысяч.

— Баксов?

— Угу.

— Откуда деньги?

— Деньги честные. Комнату в Подольске продал, бабкину. Можете проверить.

— Гм… — Могильный недоверчиво покосился на раритетный «мерседес». — Эта тачка раз в десять больше стоит.

— Это теперь. А полтора года назад она была просто ржавой развалиной. Вот она — ее добавочная стоимость. — Сыч показал Могильному огромные, растопыренные ладони. — Все через эти руки. И только через них. Полтора года над ласточкой этой колдовал, изо дня в день по винтику собирал.

— Ладно, — миролюбиво кивнул Могильный. — Колдуй дальше. Но помни — я за тобой слежу.

— Да уж это как водится, — философски отозвался Сыч.

В то время пока капитан Могильный выуживал из Сычева сведения о брошенной «мазде», следователь Генпрокуратуры Владимир Поремский, которого Турецкий включил в следственную бригаду, стоял в холле первого гуманитарного корпуса МГУ и разглядывал книжки, разложенные на лотке.

Больше всего здесь было философии, которую Володя еще со студенческих лет не понимал и не любил. Слишком уж далеки от жизни были все эти Гегели и Канты. Слишком убедительны, красивы и идеальны были их построения. Впрочем, Поремский никогда не знал философию настолько хорошо, чтобы рассуждать о ней.

Л. Шестов. «Апофеоз беспочвенности» — прочел он на одном из корешков. Название показалось Поремскому забавным. Он взял книжку и наугад раскрыл ее.

«Чтоб сделать человека поэтом, его вовсе не нужно «развивать» в общепринятом смысле. Может быть, следует от него прятать книги. Может быть, нужно произвести над ним какую-нибудь операцию, которая в наших глазах угрожает ему только опасностью или даже гибелью — проломить ему голову или выбросить его с четвертого этажа…»

Поремский закрыл книжку и посмотрел на обложку. «Философское наследие» — гласила обложка. Володя хмыкнул. Вот ведь какая философия бывает. А ведь верно рассуждает гражданин Л. Шестов. Часто очень хорошо «развитый», образованный и воспитанный человек оказывается на деле тупицей и пошляком, а порой какой-нибудь увечный алкаш, сшибающий мелочь возле пивного киоска, ляпнет тебе такое, что и годы спустя вспомнишь. Потому что увечному алкашу есть что сказать об этой жизни.

Поремский открыл книгу в другом месте.

«Люди часто начинают стремиться к великим целям, когда чувствуют, что им не по силам маленькие задачки. И не всегда безрезультатно…»

Весьма и весьма неглупая мысль, решил Поремский. И пролистнул страницы дальше.

«Пусть с ужасом отшатнутся от нас будущие поколения, пусть история заклеймит наши имена как имена изменников общечеловеческому делу — мы все-таки будем слагать гимны уродству, разрушению, безумию, хаосу, тьме!»

Этот яростный призыв Поремскому совсем не понравился. Он нахмурился и запихнул книжку на место.

За два последних дня Володя Поремский узнал о Геннадии Кизикове все, что можно было узнать, опрашивая его коллег по работе, его начальника и даже школьных учителей. Парень практически не пил, не курил, всю жизнь занимался спортом, отстаивая на соревнованиях честь родной школы. В Чечне показал себя храбрым и умелым бойцом, за спины друзей не прятался, хотя и под пули без причины не лез. Одним словом, образ получался почти идиллический. Оставался один вопрос: как такой идеальный во всех отношениях парень решился на убийство сразу нескольких человек? Причем на убийство подлое, можно сказать — из-за угла. Никто из опрошенных Поремским людей не смог толково ответить на этот вопрос.

Сегодня ему предстояло встретиться с сестрой киллера, Ларисой. Полтора дня она ускользала от встречи, ссылаясь на занятость. Но сегодня Поремский поставил вопрос ребром: или беседа «на пленэре», или допрос в прокуратуре. Девушка оказалась разумной и выбрала первый вариант.

— Владимир Поремский? — услышал Володя у себя над самым ухом звонкий женский голос.

Он повернулся и увидел высокую, темноволосую девушку с худым лицом и большими, карими глазами. Девушка смотрела на него с улыбкой.

— Я ведь не ошиблась? — снова спросила она.

— Нет, — сказал Володя. — А вы — Лариса?

— Так точно. Приятно познакомиться. — Девушка протянула руку.

Пожатие у нее было крепким, почти мужским.

— Как вы меня узнали? — спросил удивленный Поремский.

— Я за вами уже минут пять наблюдаю. У вас очень интересное выражение лица. Как у воспитателя, который пришел в соседний детский садик и удивляется тому, как плохо воспитаны здешние дети.

— Неужели?

— Точно вам говорю. К тому же не очень-то вы похожи на студента. Вид у вас слишком озабоченный.

— А разве у студентов не бывает озабоченного вида?

— Только во время сессии.

Поремский улыбнулся:

— Что ж, может быть. Давайте куда-нибудь пройдем, а то в холле слишком шумно.

— В сачке, — сказала Лариса.

— Что?

— Холл называется «малый сачок».

— Ага. Значит, есть еще и большой?

— Да, он с другой стороны. Если хотите, можем пойти в кафе. Это на втором этаже. Хотя там, пожалуй, еще шумнее, чем здесь. — Девушка на мгновение задумалась. — А знаете что, Володя, давайте поговорим на улице. Там нам точно никто» не помешает.

Поремский пожал плечами: