Загадка отца Сонье - Вадим Сухачевский Страница 17

Так же и молодое подчас тянется к старому, по недомыслию принимая, очевидно, старость за якобы сопутствующую ей непременно мудрость…

Ах, если бы, если бы!..

…Правда сейчас, когда вспоминаю ту прогулку с кардиналом по парку, к моей заплутавшейся памяти примешивается еще и дивный запах роз…

Впрочем, тут ничего сверхстранного – розами действительно благоухал чудесный парк его преосвященства, весь засаженный розовыми кустами.

Хотя тогда мне казалось…

n

…В тот миг мне казалось, что это сам кардинал источает нежнейшее благоухание роз, остальные же запахи мой разум просто-напросто не воспринимал, отторгал от себя, ввиду их полной неуместности и нелепости рядом с его преосвященством.

— А теперь, мой мальчик, — сказал кардинал, — стань-ка сзади этого кресла и попробуй, насколько тебе по силам его катить.

Я сделал, как он требовал. Кресло было на больших колесах и покатилось даже гораздо легче и быстрее, нежели я предполагал.

— Ну-ну, не так быстро! — попридержал мое усердие кардинал. — Давай-ка не спеша. Пока вот по этой аллее. Потом будешь сворачивать, где я скажу… А вы, сын мой, — обратился он к отцу Беренжеру, при этом слова "сын мой" снова произнес, по-моему, с чуть уловимой насмешкой, — вы ступайте рядом; так, за беседой, и скоротаем нашу прогулку… Кстати, насчет вашего мальчика… Он действительно ни слова не понимает на латыни?

— О, нет, это обычный деревенский паренек, — поспешил заверить его отец Беренжер.

Поспешил, между прочим, совершенно напрасно. Конечно, латыни я не обучался, тут и говорить нечего, но в нашем la langue d'oc, [11]по сути том же провансальском, есть много словечек, почти точь-в-точь латинских, так что даже в пасхальных проповедях, читаемых на латыни, я нет-нет да что-нибудь и могу иногда уразуметь. Иной раз и побольше половины. Преподобный мог бы легко и сам об этом догадаться – языки нашей местности он, кстати, знал не хуже французского и своей латыни, — видимо просто справедливо догадывался, что суть его беседы с кардиналом мне будет одинаково трудно уразуметь, на каком бы языке они там между собой ни разговаривали, хоть по-французски, хоть на латыни, а хоть бы даже и по-китайски.

Все-таки кардинал (верно, дабы удостовериться) бросил мне несколько слов на латыни. Я легко понял, что он велел мне катить кресло, но с места стронуться не поспешил. Грех был, конечно, оставлять в заблуждении его преосвященство, однако и подводить отца Беренжера, я так полагал, тоже, пожалуй, был грех. Пока я соображал, который из грехов все-таки больший, кардинал повторил все то же самое по-французски, и мы неторопливо тронулись в путь. Я сзади бережнейшим образом катил кресло, а отец Беренжер, чуть склонив голову, передвигался по правую руку от его преосвященства.

Так некоторое время мы двигались молча, кардинал лишь потягивал носом, наслаждаясь прелестными запахами этого утра и розовых кустов, и только после того, как я по его команде свернул на боковую аллею, он наконец заговорил, обращаясь к кюре. Причем заговорил пока что ни на какой не на латыни, а на обычном французском.

— Так вот, сын мой, — сказал он, — вернемся к нашему давешнему разговору. Благочестивое королевство Септимания, о коем вы говорили, действительно, некогда существовало на нашей земле. И правили им, вероятно, в самом деле те, кого вы имеете в виду. Я ознакомился с вашими документами, так что… нет-нет, я не берусь утверждать, но – вполне, вполне вероятно. И столь же вероятно, что престол их (снова же не утверждаю – но…), что престол их даже обоснованнее римского. Однако – что же из этого следует?

— Что же следует? — эхом отозвался отец Беренжер.

— Что надо, подобно варварам, во второй раз уничтожить Рим? — вопросом на вопрос ответил кардинал.

— Отчего же именно "уничтожить"? Я совсем не имел в виду… Я лишь полагал…

— Ах, вы, должно быть, полагали их, скажем так, взаимосуществование, — не дал ему закончить фразы кардинал. — Но в таком случае неминуемо возникает вопрос и об их взаимоподчинении, об их большей или меньшей благодатности и близости к Создателю.

В ответ отец Беренжер сказал нечто на латыни, из чего я лишь вынес, что это, де, "пастве решать". Ну да мало ли что я там вынес – суть их разговора была для меня такой же туманной, как какая-нибудь аэродинамика.

Его преосвященство тоже некоторое время говорил на латыни, из чего я уж не вынес и вовсе ничего, а затем опять перешел на французский:

— Знаете, кюре, я когда-то весьма увлекался китайскими древностями и оттуда запомнил одну презабавнейшую историю. Поскольку Китай – истинная родина бюрократии, то там, при их многобожии, и среди богов существовала строгая иерархия с разделением сфер ответственности, как это у нас – по министерствам. Так вот, некий крестьянин, — Чжу, помнится, было его имя, — этот самый Чжу исправно молился и приносил жертвы одному божку, ответственному за урожай, а урожая из года как не было, так и нету. Возроптал бедняга и отправился в другой храм, к божку, что повыше, и подал бумагу… Они к своим божкам имели обыкновение обращаться лишь письменно; ну, в общем, как у нас в любом департаменте… Короче говоря, наябедничал на нижестоящего божка вышестоящему по всем статьям: нерадив, мол, сей божок, не делает своей работы, несмотря на исправные подношения… Ах, всё, всё как у нас!.. И что же вы думаете? Вскорости получил ответ. Тоже, заметьте, в письменной форме! Да, дескать, божок тот недоглядел, за что будет ему надлежащее взыскание по службе. Тебе же за кляузы и за нарушение субординации полагается сто палок по пяткам. Кстати, так оно все и вышло: храм нерадивого божка внезапно сгорел, а крестьянина Чжу за недоимки призвал к себе тамошний феодал, и ему отмерили ровнехонько те самые сто палок. Поучительная, не правда ли, история?.. — С этими словами он чуть повернул голову ко мне и, как мне показалось, даже слегка подмигнул. — И теперь представьте себе, кюре, — продолжал он, — что существуют два престола Господня, один в Риме, другой в некоей Септимании… Да во всей Европе воцарилось бы то же самое, что я вам расписал… Оно, конечно, к сожалению, и воцарилось, но гораздо позже, в пору нынешнюю, с явлением на свет уже нашего, доморощенного бюрократизма, с этими нашими бесчисленными министерствами и отделениями… Но представьте себе раннее средневековье, когда глубинная вера в людях все-таки была!.. Эти бесконечные кляузы! Риму – на Септиманию, Септимании – на Рим! Да еще, в отличие от Китая, где все расписано, иди пойми, кто тут главней. Наступило бы просто светопреставление!.. Да и как прикажете общаться? В вашей Септимании, как известно, говорили по-еврейски… Оно, разумеется, ближе к истинному слову Божьему, но в Риме-то разговаривают на латыни. В отличие от Септуагинты, переводчики которой за малейшую неточность рисковали поплатиться головой, [13]наша Вульгата, конечно, весьма и весьма далека от первоисточника, как вы и сами знаете… — Он покосился на меня и, видимо, по моему лицу понял, что все эти слова для меня темный лес, поэтому продолжил все так же по-французски: — …но все-таки она тоже является некоторой основой. Именно ей мы обязаны тем, что образовалось нечто, именуемое ныне, при всех наших политических разногласиях, "европейской общностью" или "цивилизацией"… Хвала Господу, Меровинги, несмотря на их происхождение, вовремя поняли это и не распространили еврейский язык на все франкское королевство, когда воссели на его трон… Но само церковное… как бы это получше выразиться… двупрестолье, уверяю вас, мой любезный кюре, мало чем отличается от многобожия, от которого цивилизованное человечество давным-давно отреклось. — К сказанному его преосвященство прибавил длиннющую тираду на латыни, настолько путаную, что тут уж я не понял и вовсе ни полслова.