Высокая вода - Донна Леон Страница 17

Улыбнувшись, она оборвала его:

— Я знаю адрес, синьор, и думаю, что знаю, с кем связаться.

— Хайнегер? — спросил Брунетти, назвав капитана из службы финансовых расследований.

— Да, Хайнегер, — ответила она и назвала его адрес и номер факса.

— Как это вы так быстро выучили, синьорина? — спросил он, откровенно удивившись.

— Я часто с ним имела дело по своей прошлой работе, — любезно ответила она.

Хотя он и был полицейским, связь между Банком Италии и Интерполом сейчас его не интересовала.

— Ну, значит, вы знаете, что делать, — вот все, что он мог сказать.

— Я принесу вам ответ Хайнегера, как только он поступит, — сказала она, поворачиваясь к компьютеру.

— Да, спасибо. Доброго утра вам, синьорина.

Он повернулся и вышел из кабинета, но перед этим еще раз посмотрел на цветы в раме открытого окна.

Дождь, ливший несколько дней подряд, прекратился, отодвинув угрозу наводнения, над Венецией синело кристально чистое небо, так что Леле застать дома было невозможно: он наверняка сидел с мольбертом где-нибудь в городе. Брунетти решил пойти в больницу и еще порасспрашивать Бретт, потому что он до сих пор не знал, по какой причине она вернулась в Венецию с другого конца света.

Когда он вошел в больничную палату, то на миг подумал, что синьорина Элеттра поработала и здесь, потому что на каждой мало-мальски подходящей поверхности полыхали груды цветов. Розы, ирисы, лилии и орхидеи затопили помещение смешанным сладким запахом, а мусорная корзина переполнилась мятой оберточной бумагой от Фантина и Бьянката, двух флористов, к которым чаще всего ходят венецианцы. Он заметил, что цветы были и от американцев, или, по крайней мере, от иностранцев: ни один итальянец не послал бы больному эти огромные букеты хризантем, цветов, с которыми ходят исключительно на кладбища. Он почувствовал, что ему неуютно вместе с ними в больничной палате, но счел это суеверием и отмахнулся от него.

В палате были обе женщины, на что он и надеялся. Бретт опиралась спиной на приподнятую секцию кровати, голова покоилась между двух подушек, а Флавия сидела на стуле рядом. По кровати между ними были разбросаны цветные рисунки женщин в длинных диковинных платьях и в диадемах, которые сияли на их головах, как солнечные короны. Бретт отвела глаза от рисунков, когда он вошел, и слегка шевельнула губами; вся улыбка была в глазах. Флавия немного погодя сделала то же, но с большей прохладцей.

— Доброе утро, — обратился он к обеим и взглянул на картинки.

Волнообразный орнамент на подолах двух платьев придавал им восточный вид, хотя вместо обычных драконов на них были абстрактные яркие пятна, которые, при всей их контрастности, создавали удивительную гармонию.

— Для чего это? — спросил он с искренним любопытством и, уже заговорив, вспомнил, что надо было спросить Бретт, как она себя чувствует.

Ему ответила Флавия:

— Наброски к новой «Турандот» в «Ла Скала».

— Значит, вы будете ее петь? — спросил он. Пресса гудела об этом уже месяц, несмотря на то, что до премьеры оставался еще почти целый год. Сопрано, которую «в кулуарах» называли «наиболее вероятной претенденткой» (так изъяснялись в «Ла Скала»), сказала, что она заинтересовалась поступившим предложением и рассмотрит его, а это следовало понимать так: не заинтересовалась и не рассмотрит. Флавия Петрелли, никогда не певшая эту партию, была названа «второй вероятной претенденткой», и лишь две недели назад она сообщила прессе, что это не входит в ее планы, а более четкого выражения согласия от сопрано нельзя было и ожидать.

— Уж вам-то надо бы знать, как опасны попытки разгадывать загадки Турандот, — сказала Флавия нарочито небрежным тоном, давая понять, что он видел нечто, чего ему видеть не следовало. Она наклонилась и собрала рисунки. Ее слова и действия означали, что он должен об этом помалкивать.

— Как вы? — наконец спросил он Бретт.

Несмотря на то, что ее челюсти больше не были соединены скрепами, улыбка Бретт была еще немного дурацкой.

— Лучше. Через день смогу вернуться домой.

— Через два, — поправила Флавия.

— Через день-другой, — внесла изменения Бретт. Видя, что он все еще стоит в пальто, она сказала: — Извините. Садитесь, пожалуйста.

Она указала на стул за Флавией. Брунетти взял его и поставил у постели, повесил пальто на спинку и сел.

— Вы можете поговорить о том, что случилось? — спросил он, имея в виду их обеих.

Озадаченная Бретт спросила:

— Но разве мы уже не говорили?

Брунетти кивнул и спросил:

— Что они вам сказали? Только в точности. Можете вспомнить?

— В точности? — смущенно повторила она.

— Достаточно ли они говорили, чтобы понять, откуда они? — подсказал Брунетти.

— Понимаю, — сказала Бретт. Она закрыла глаза и на миг перенеслась обратно в прихожую квартиры, вспоминая мужчин, их лица и голоса. — Сицилийцы. По крайней мере тот, который меня бил. Насчет другого не уверена. Он мало говорил. — Она посмотрела на Брунетти. — А какая разница?

— Это может помочь нам определить, кто они такие.

— Я на это очень надеюсь, — встряла Флавия, и невозможно было понять, говорит она с упреком или с надеждой.

— Вы не опознали их на снимках? — спросил он, хотя был уверен, что служащий, который приносил им фотографии подходящих под описание людей, сообщил бы ему, если бы такое случилось.

Флавия покачала головой, а Бретт сказала «нет».

— Вы говорили, что они предостерегали вас от встречи с Dottore Семенцато. Еще вы упоминали о керамике с китайской выставки. Вы имели в виду ту, которая была здесь, во Дворце дожей?

— Да.

— Я помню, — сказал Брунетти. — Вы ее организовали, не так ли?

Она, забыв о своем состоянии, кивнула, потом откинулась на подушки и переждала, пока все вокруг перестанет кружиться. Когда мир остановился, она продолжила:

— Некоторые предметы были из нашего раскопа, из Сианя. Китайцы выбрали меня в качестве посредника. Я знаю нужных людей.

Несмотря на то, что скрепы были сняты, она еще с трудом двигала челюстью, и каждое произнесенное ею слово отдавалось у нее в ушах глухим гудением.

Флавия вмешалась и объяснила за нее.

— Выставка сначала открылась в Нью-Йорке, а потом переместилась в Лондон. Бретт съездила в Нью-Йорк на открытие и после вернулась туда, чтобы подготовить экспонаты к отправке в Лондон. Но ей пришлось улететь в Китай до открытия выставки в Лондоне. Что-то случилось на раскопках. — Повернувшись к Бретт, она спросила: — Что там было, cara!

— Сокровища.

Этого, очевидно, было достаточно, чтобы Флавия вспомнила.