Формула уничтожения - Александр Зеленский Страница 17

Именно там, в войске генерал-фельдмаршала Румянцева-Задунайского Самойлович впервые по-настоящему почувствовал страх смерти, ощутил касание невидимого крыла проклятой заразы. Тогда он и решил посвятить себя изучению «черной смерти», поискам средств и методов борьбы с ней.

Нет, доктор Данила никак не мог согласиться с доводами многих тогдашних медиков, которые причисляли себя к группе так называемых «миазматиков». Они считали, что невидимая глазу простого смертного зараза передается от больного человека к здоровому через воздух вместе с миазмами. И потому единственное спасение от подобной заразы — это бить в колокола, сотрясая воздух, проветривать помещения, где находились больные, и жечь, жечь, жечь костры. Как можно больше огня! Огонь и дым — это самое надежное средство борьбы с заразой.

Сам же Самойлович разделял воззрения гораздо менее многочисленной группы медиков, называвших себя «контагиозниками». Заражение бубонной чумой, утверждали они, происходит только от непосредственного контакта с больными или с их вещами. И в справедливости этого взгляда на пути передачи заразы доктор Данила смог убедиться, находясь в той же действующей армии. Он неоднократно становился свидетелем того, как солдаты-мародеры торговали на базарах вещами, взятыми из чумных домов.

Самойловичу хорошо запомнился случай, когда он самолично доложил одному из генералов о мародерстве его солдат и предупредил о возможности заражения моровой язвой. Генерал отреагировал весьма своеобразно. Насчет самого мародерства он сказал только:

— Все это пустяки, господин лекарь! Так дозволено. Всякий захваченный город со времен оных отдавался солдатам армии-победительницы на разграбление сроком на три дня. Так дозволено! И не нам менять установки. А вот с заразой… Это очень опасно!

Сказав так, генерал не придумал ничего умнее, как приказать своим артиллеристам устроить из пушек пальбу в воздух холостыми зарядами. Этим он собирался отпугнуть надвигавшуюся заразу…

Незаметно, за размышлениями, доктор задремал, склонившись к столу. Сон его был поверхностным и не освежающим.

В какой-то момент Самойлович почувствовал, что находится в своем кабинете не один. Кто-то огромный и страшный ворвался в его обитель и теперь тяжело уставился прямо ему в затылок. Доктор Данила хотел заставить себя поднять голову, открыть глаза, но сил на это не было. На мгновение он ощутил острую боль в затылке, как будто кто-то со всего размаху вогнал туда гвоздь и тут же отступил, любуясь делом своих рук. И тут же наваждение исчезло, испарилось, пропало. Осталась только невыносимая головная боль.

С трудом открыв глаза, Самойлович оглядел свою скромную келью и постарался окончательно стряхнуть оковы сна.

«Что это могло быть? — подумалось ему. — Уж не настает ли и мой черед? Слишком долго я находился у края бездны, слишком долго для простого смертного ходил по лезвию ножа, отделяющего жизнь от смерти. А ведь это такая узкая дорожка! Мой ангел хранил меня от смерти, но, наверное, и его возможностям есть какой-то предел. Может быть, это предупреждение свыше? Определенный знак, предупреждающий меня о том, что пора отступиться от борьбы, отойти в сторону? Ведь есть же, в конце концов, куда более спокойные дела. Например, я всю жизнь мечтал о работе врачевателя в каком-нибудь заштатном провинциальном городишке. Спокойная работа, верный кусок хлеба… А в свободные часы писать и писать! Ведь у меня давно возник план собрать материал для книги под условным названием “Городская и деревенская повивальная бабка”. Или использовать богатый материал для написания и издания другой брошюры. Есть даже очень удачный заголовок для сего труда — “Нынешний способ лечения с наставлением, как можно простому народу лечиться от угрызения бешеной собаки и от уязвления змеи”. Право слово! К чему мне все эти мытарства с треклятой моровой язвой? Хватит! Баста! Пора умыть руки и заняться чем-то поспокойнее… На худой конец у меня имеются наблюдения по поводу “французской болезни” [2]. Можно ведь и об этом написать, не правда ли?»

Но подобные мысли, посещавшие Самойловича в минуты душевной слабости, быстро сменялись другими: «А кто же сможет помочь всем этим несчастным, доверившимся моему попечению? Кроме меня, никто. Сейчас я знаю о моровой язве куда больше, чем многие мои коллеги и даже наставники в Киевской академии и в Петербургском генеральном сухопутном госпитале. Даже признанный специалист доктор Ягельский, знаток борьбы со всяческими заразами, и тот не знает, что еще до знакомства с ним в 1770 году я уже два года отслужил лекарем в Копорском полку и именно тогда хорошо познакомился с беспощадным нравом треклятой “черной смерти”. А раз так, значит, мне и карты в руки…»

И снова доктор Данила, отбросив сомнения, загнав куда-то глубоко внутрь своей сущности постоянно присутствующее чувство страха перед чумной заразой, поднимался на ноги и отправлялся в палаты к больным, стараясь хоть как-то облегчить их страдания, отыскать брешь в «стройных колоннах» наступающего по всему фронту противника. Девочке, которой доктор Данила оказывал помощь в присутствии Ягельского, стало хуже. Самойлович, осмотрев ее вновь, пришел к выводу, что необходимо срочно провести вскрытие бубонов в области паха. Это малое оперативное вмешательство необходимо было сделать немедленно, и доктор Данила распорядился перенести девочку в операционную. Там он ланцетом один за другим вскрыл три правосторонних и два левосторонних бубона. При этом не заметил, как случайно слегка порезался тем же самым инструментом…

На темную язву на безымянном пальце левой руки, появившуюся на месте пореза, доктор Данила обратил внимание только через несколько часов, когда почувствовал, что головная боль у него резко усилилась. Теперь его голова просто раскалывалась, веки глаз стали неподъемно тяжелыми, будто на каждую ресницу привязали по свинцовому шарику. Время от времени накатывалась тошнота, при этом будто чья-то рука изнутри сжимала ему желудок. Затем появилась глухая боль в правом паху.

Проанализировав собственное состояние, доктор Данила пришел к выводу, что заразился во время операции и теперь ничего хорошего его не ожидает.

Хорошую новость, однако, принес подлекарь Серафим Сухонин. Буквально ворвавшись в спальню Самойловича на следующее утро, он радостно возвестил:

— Аринушка пошла на поправку!

Тяжело разлепив глаза, доктор Данила приподнялся на своей походной постели и переспросил:

— Это какая же Арина?

— Да Малова же!.. Та самая, которой вы вчерась надрезы делали… Помогло ей это, доктор! Оченно помогло! Она даже вставать с постели сама может. Во как!

— Да, да, конечно! — заспешил Самойлович, собираясь подняться, но сил не было, и он снова откинулся на подушку. — Устал я что-то, Серафимушка… Ты вот что! Прикажи санитарам, чтобы они непременно перенесли Арину Малову в отдельную келью… Тьфу ты, нелегкая! В отдельную палату. Понял меня? Нельзя ей оставаться теперь в общей палате до тех пор, пока не окрепнет.

— Обязательно, доктор! Все сделаю! Сам ее, голубушку, перенесу! — заулыбался довольный юноша, но тут же улыбка сползла с его лица, и он подозрительно уставился на доктора Данилу: — А вы-то что же? Как же вы сами?..