Заморский принц в нагрузку - Марина Белова Страница 17

— Спрашивайте, — не очень вежливо отозвалась женщина.

— В вашей больнице есть отделение интенсивной терапии. Туда пострадавших привозят. Как мне это отделение найти?

Она сбавила темп и на ходу стала мне объяснять:

— Идешь прямо по дорожке, никуда не сворачиваешь, как раз в приемный покой упрешься, — и для большей убедительности махнула рукой в сторону нужного мне корпуса, потом с сожалением на меня посмотрела и спросила: — Кого-то из родственников положили?

— Да вот, жениха сегодня ночью привезли.

Санитарка заохала, перекрестилась и пожалела:

— Как же тебя угораздило так, деточка? Сама-то славная какая… Боже, избавь тебя от такого счастья. Эх, и дуры же мы, бабы. Бежать от них надо, а мы по головке гладим и передачи носим. Я тоже когда-то передачи носила, а теперь вот помои ношу.

Честно говоря, я не очень поняла, что она этим хотела сказать, но переспрашивать не стала, поблагодарила и похромала на своих ходулях в указанном направлении.

Корпус, в котором располагалась интенсивная терапия, был трехэтажным, окна всех трех этажей были закованы в решетки. Меня этот факт не очень удивил — время сейчас такое, что лучше один раз перестраховаться и жить спокойно, чем еженедельно подвергаться кражам и налетам наркоманов. Ни для кого не секрет — в отделениях реанимации и интенсивной терапии находятся самые дорогие лекарства, а зачастую и наркотические средства. Вот и приходится главврачу думать наперед и ставить на всех окнах решетки. Хотя от них больничные корпуса краше не становятся и скорее напоминают тюрьму, чем лечебные учреждения.

В приемном покое сначала встретили меня настороженно, но когда я объяснила причину своего визита, страшно обрадовались и тут же попросили опознать мужчину. Молодой доктор, подхватив меня под руку, повел длинным коридором. По пути из больных мне никто не встретился, но в проемах неприкрытых дверей я видела лежащих на кроватях людей. Выглядели они жалкими и изможденными. На лицах читались скука и полное отрешение от жизни. Я хотела спросить у сопровождающего меня доктора, от каких болезней здесь лечат, но потом передумала, боясь показаться излишне любопытной.

В одноместной палате, облицованной кафелем, на старой хирургической кровати лежал мужчина. Он то ли спал, то ли был без сознания. Никаких признаков жизни не подавал, просто лежал себе и лежал. Мне даже показалось, что он неживой.

«Чур, меня, чур. Конечно же, он живой. Иначе был бы не в отделении интенсивной терапии, а в морге», — отогнала я от себя нехорошую мысль.

Справа от кровати стояла капельница, трубочка от которой с иглой на конце была воткнута в руку больного. Слева — аппарат искусственного дыхания, он тоже был подключен к мужчине, нагнетал в легкие порциями воздух. Лицо пострадавшего было бледным с желтоватым оттенком. На щеках и лбу — ссадины. Плечи тоже были в синяках и царапинах.

«Должно быть, крепко ему досталось», — подумала я, рассматривая пострадавшего.

— Это ваш? — поторопил меня с опознанием доктор.

— Можно, я подойду поближе?

— Конечно, — разрешили мне.

Я всмотрелась в лицо. Понятное дело, как я могла узнать, если в жизни никогда не видела Карлоса? Та фотография, что он мне прислал, была такой мелкой, что узнать по ней можно было как минимум сто человек. Волосы у мужчины были темными, и по возрасту ему было лет за сорок, что уже подходило под описание Карлоса, но уверенно сказать: «Да, это он», — я не могла.

— А он что, в себя не приходил? — спросила я, все еще сомневаясь в том, что передо мной именно Карлос.

— Нет, он к нам поступил в коме и в сознание не приходил, а что, вы его не узнаете?

— Нет, — удрученно ответила я.

— И сердце вам ничего не подсказывает?

— Нет, — я отрицательно замотала головой, сердце мне ничего не подсказывало, оно билось в моей груди спокойно и равнодушно. Мне даже было странно — я ожидала от встречи совсем других ощущений. — Можно, я с ним немного посижу. Вдруг узнаю.

— Да хоть до утра, — дал «добро» доктор и вышел за дверь.

Я подвинула к кровати единственный стул, села и уставилась на коматозника.

Мужчина лежал под простыней совершенно голый. Я даже проверила, приподняла край простыни и заглянула под нее, разумеется, чтобы посмотреть, какое у больного нижнее белье. Ведь если он лежит в трусах от Версаче или Карла Лагерфельда, то это точно мой Карлос. Но мне не повезло — он лежал без ничего.

«Не получилось. Плохо, очень плохо», — подумала я и принялась изучать руки незнакомца. Ладони и особенно ногти меня несколько смутили. Первые были в мозолях, а вторые с траурными ободками, то есть с глубоко въевшейся под них грязью. Хотя почему меня это должно удивлять? Если Карлос — миллионер, это совсем не значит, что он не занимается физическим трудом, слышала, люди, подобные ему, обожают сами ковыряться в саду, или, что вероятнее всего, мозоли он набил, занимаясь на тренажерах в спортзале. А по поводу грязи под ногтями, я ведь не знаю, как он провел ночь? Всяко может быть. Может, он, кем-то избитый, из последних сил полз ко мне, хватаясь ногтями за землю. Да, скорее всего так и было — синяки и ссадины на лице свидетельствуют о том, что мужика кто-то хорошо отметелил.

Мужчина пошевелился и застонал. «Должно быть, ему совсем худо», — подумала я и заботливо поправила подушку под его головой. Он открыл мутные глаза и что-то нечленораздельно промычал. Некоторое время его взгляд блуждал по палате, потом он остановился на мне и замер с немым вопросом в глазах: «Ты кто?»

Я собралась, доброжелательно улыбнулась и выдала почти весь запас выученных на португальском языке фраз:

— Бом диа (что означает «Здравствуйте»). Меня зовут Ирина. Вы мне писали. Как дела? Очень приятно, — и под конец я озадачила незнакомца вопросом: — Как вы меня находите?

Больной скосил глаза на переносицу, сглотнул слюну и прохрипел:

— Е-мое! Как же долго мы плыли?! Где я? Где Колька, гад?

Он постепенно приходил в сознание, тер шишки на голове, бил кулаком в грудь и требовал:

— Переводчика мне! Я русиш, понимаешь, русиш!

— Вам не нужен переводчик, — я постаралась его успокоить, хотя сама находилась на грани нервного срыва. Мужик оказался не Карлосом, не португальцем, а моим соотечественником. — Не волнуйтесь.

— Да как же не волноваться? — Он не заметил, как я перешла на русский язык, и продолжал паниковать: — Как не волноваться? Чужбина! А где моя Родина? Вырвали с корнем! Родина, где ты? Красавица, скажи, где я?

— Успокойтесь, вы дома, в больнице.

— В больнице? — еще больше ужаснулся больной и завопил: — А Коля, где Коля? Коля!!!

Он выдернул из руки иглу, отшвырнул в сторону капельницу и хотел вскочить с кровати, но я его с трудом удержала. Каким изможденным и слабым он ни казался, а силы в нем было предостаточно…