Убрать Картера - Тед Льюис Страница 17

Я огляделся и увидел жен этих нетитулованных дворян. Все они были разодеты в пух и прах. Все выглядели так, будто у них скрутило животы от зависти к кому-то или к чему-то. В молодости у них ничего не было, но после войны появилось многое, и изменение в положении оказалось настолько неожиданным, что они так и не перестали чего-то хотеть и продолжают чувствовать себя обиженными.

Эти мысли постепенно настраивали меня на привычный лад, но тут я заметил, что вышибала, который стоял у входа наверху, вошел в зал и взглядом ищет меня, поэтому спрятался за квадратную колонну (только подумать!) и следил за ним из-за кованой решетки (и решетки там были). Бедняга выглядел расстроенным, так как меня не видел. Он одернул пиджак, что было равноценно сглатыванию комка в горле, и двинулся туда, где мог доложить кое-кому о ситуации, — к одной из дверей, ведущих в никуда. Я прошел через зал и открыл ту дверь, за которой исчез вышибала. Я увидел лестницу, выстланную великолепным ковром. По обе стороны от меня было еще две двери. Откуда-то сверху слышались голоса. Я поднялся по лестнице, повернул направо, поднялся еще на один пролет из восьми ступеней и оказался на площадке с открытой дверью. Оттуда, где я стоял, мне была видна спина вышибалы.

— Думаю, он где-то внизу, — говорил он.

— Тупой недоумок, — раздался голос. Старина Эрик.

— Ну, я не знал, — заныл вышибала.

— Не знал, — послышался другой голос, охрипший от миллиона сигарет, — и, думаю, никогда не узнаешь.

Вышибала все не закрывал дверь.

— Ну? — произнес второй голос. — Что стоишь? Иди да взгляни, что он там делает.

Вышибала вернулся к жизни и резко повернулся, спеша исполнить приказание. В этот момент он увидел меня. Наши взгляды встретились. Он не закричал и попытался ударить меня, но не попал. Зато я врезал ему от всей души и, перешагнув через него, вошел в пентхаус.

За стеклянными стенами чернел мрак, разгоняемый неоновым светом. Вдоль стен был постелен ковер. Создавалось впечатление, что помещение забито низенькими столиками и крохотными белыми ковриками. Сторонний наблюдатель решил бы, что снаружи и днем и ночью можно увидеть все, что делается внутри. Однако проектировщики оказались ребятами ушлыми и остроумными: середину помещения они опустили на пять футов ниже уровня этажа, и получилась галерея шириной в шесть футов, тянущаяся по окружности, а в центре — огромный зал с мягкими кожаными диванами, уютными кожаными креслами, шведскими лампами, рулеткой, встроенной в очень красивый антикварный стол из розового дерева, хорошо оборудованным небольшим баром и широким столом, покрытым почему-то зеленым сукном. Молодцы, что разукрасили зеленую ткань: по ней шли веера карт с узорчатыми рубашками рядом с менее аккуратными, зато внушительными стопками денег. За столом на стульях сидели мужчины. Один мужчина стоял за стулом. И все смотрели на меня, причем не только мужчины, но и три девицы, расположившиеся на кожаных креслах и диванах.

Я подошел к краю галереи и облокотился на перила. Мужчина с голосом, надломленным миллионом сигарет, поднял брови и медленно произнес раздраженным тоном:

— Видишь, Джек, как все получается. Трудно стало с контингентом. — Я почувствовал, что вышибала позади меня напрягся. — Как можно чем-то управлять с таким контингентом.

Он вдохнул и выдохнул.

— Остается плакать. Рыдать горючими слезами. Иногда я думаю, что пора уйти в отставку. Просто бросить все и уехать на Ибицу или куда-то еще — и пусть ищут себе другого начальника. Если бы я не был таким филантропом, они давно стояли бы на бирже труда в самом хвосте, за неграми. — Вдох, выдох, взмах рукой. — Ты понимаешь, Джек? В Лондоне то же самое? Думаю, что да. Все мельчает. Кроме таких ребят, как ты и Эрик, но тогда ты в таком же положении. Тяжелые времена закалили тебя. В отличие от этих недоумков. Для них самая крутизна — это пятьдесят раз подряд практиковать удар на бильярде и читать детективы. Иногда я мечтаю о машине времени. Я отправил бы их в прошлое и показал бы, каким я был в их возрасте. Потом оставил бы их там, предложив связаться со мной, когда они доберутся до семидесятого, и рассказать, как у них шли дела. Только ведь они не доберутся.

Вышибала все стоял позади меня, от него шла волна жара, как от батареи центрального отопления.

— Рей, исчезни, — велел мужчина, — и рассчитай Хьюи. Отдай ему его деньги, вычтя то, что дал ему Джек, и закрой за собой дверь.

Дверь за вышибалой закрылась. Мужчина посмотрел на Эрика, который смотрел на меня, улыбнулся и тоже перевел взгляд на меня.

— Не бери в голову, Эрик, — сказал он. — Все мы ошибаемся. Нужно было ехать на автобусе.

Сирил Киннер был очень-очень толст. Из тех жирдяев, которые служат «эталоном» обычным толстякам. Он был лыс, а длинные, подкрученные вверх усы зрительно удлиняли его лицо чуть ли не на целый фут. С одной стороны, это лицо можно было назвать приятным — физиономия преуспевающего фермера или армейского офицера, когда-то служившего в Индии, а ныне имеющего автомобильный бизнес. Однако все портили глаза — это были глаза хорька, с темными зрачками и белками цвета начинки рыбных палочек.

И к тому же он был ростом всего пять футов и два дюйма.

— Здравствуйте, мистер Киннер, — поздоровался я.

— Ну что ты там стоишь, — сказал он. — Иди к нам. — Он рассмеялся. — «Идите к нам, идите к нам, мы солдаты Господа», [5] — пропел он. — Джой, принеси Джеку выпить. Что будешь пить, виски? Принеси Джеку виски.

Я спустился вниз по лестнице, отделанной стеновыми панелями из кедра.

Из остальных мужчин, сидевших за столом, один был стройным и элегантным с благородной сединой в дорогом, тестированном на ветер парике, второй выглядел так, будто вместо туфель с радостью надел бы к смокингу резиновые сапоги, а третий был просто мелкой крысой с крысиным, постоянно испуганным личиком.

— Садись, Джек, — предложил Киннер.

Я сел на диван рядом с самой привлекательной из девиц. Она была довольно стройной длинноволосой блондинкой с милым личиком. Лет десять назад с такой внешностью она могла бы сделать карьеру в модельном бизнесе (я имею в виду в рекламе) или сыграть в кино, но даже если бы эти дороги 70-х годов были для нее открыты, по ее виду можно было точно сказать: ей пофигу. Перед тем как я сел, она улыбалась в свой стакан, когда я сел, она улыбнулась мне, а потом опять с улыбкой уткнулась в стакан.

Девушка по имени Джой принесла мне выпить. Она буквально сошла с фотографии Харрисона Маркса. [6]

— Ваше здоровье, мистер Киннер, — сказал я.

— Твое здоровье, Джек, — сказал он. — Всего тебе. — Мы с Киннером выпили. Остальные продолжали смотреть на нас.

— Надеюсь, я не помешал, — сказал я.