Виновный - Лайза Баллантайн Страница 18

Дэниел лежал на траве, сжавшись в комок, пока не стихли их голоса. Рот был полон крови, все тело болело, а руки начали нестерпимо чесаться. Он покосился на предплечье и увидел, что оно покрыто белыми пупырышками. Вокруг были заросли крапивы. Дэниел перекатился на живот и встал на колени. Он не плакал, однако глаза были мокрые, и он вытер их о свежие волдыри на руке. Слезы успокоили зуд, но лишь на мгновение.

Мимо шел пожилой человек с собакой. Ротвейлер зарычал на Дэниела, капая слюной и морща нос. Услышав лай и звон цепи, мальчик вскочил на ноги.

— Эй, ты в порядке? — оглядываясь, спросил мужчина.

Дэниел отвернулся и побежал.

Он ринулся через железнодорожную ветку «Денди», ведущую к вокзалу в Брамптоне. У него не было денег ни на автобус, ни на поезд, но он знал дорогу в Ньюкасл. Он бежал по трассе, держась за бок, куда пришелся удар, потом переходил на шаг и снова пытался бежать.

Машины проносились мимо с такой скоростью, что он едва не терял равновесие. У него не было никаких мыслей, только болели нос и живот, хлюпала кровь в горле, отчаянно чесалась рука, и он казался себе невероятно пустым и легким, готовым взлететь, как сгоревшая в камине бумага. На подбородке запеклась кровь, и он ее стер. Он не мог дышать через нос, но не хотел до него дотрагиваться, боясь, что опять будет кровить. Ему было холодно. Он раскатал рукава и застегнул манжеты. Изжаленная крапивой, распухшая кожа терлась о хлопчатобумажную ткань рубашки.

Домой. К ней, где бы она ни была. Сотрудница социальной службы сказала ему, что мать выписали из больницы. Она встретит его на пороге и крепко обнимет, и он наконец-то будет дома. Дэниел почти повернул обратно, но она снова явилась ему. Он не замечал мчавшиеся машины и кровь в горле. Он вспоминал, как мама красилась и ее запах, запах тальковой пудры, которой она пользовалась после ванны. Это заставило его забыть об ознобе.

Хотелось пить. Язык прилип к нёбу. Дэниел старался преодолеть жажду, вызывая образы из прошлого, когда мама гладила его по голове. Как давно это было? С тех пор его уже несколько раз подстригали. Те волосы, что росли сейчас, — к ним она хоть раз прикасалась?

Он шагал, считая на пальцах месяцы разлуки, когда рядом затормозил фургон.

Дэниел остановился. За рулем сидел патлатый мужчина с татуировками. Высунувшись в окно, он прокричал:

— Тебе куда, паря?

— В Ньюкасл.

— Залезай.

Дэниел знал, что этот человек мог оказаться психом, но все равно сел в кабину. Ему хотелось увидеть маму. Водитель слушал радио, и звук был достаточно громким, чтобы Дэниел не чувствовал себя обязанным начинать разговор. Мужчина вел, скрестив на руле руки, под кожей перекатывались мускулы. От него воняло застарелым потом, и в кабине было грязно: повсюду смятые банки из-под напитков и пустые сигаретные пачки.

— Э-э, паря, ты бы накинул ремень?

Дэниел пристегнулся.

Водитель выбил из пачки на передней панели сигарету и попросил Дэниела подать зажигалку, валявшуюся на полу. Мальчик наблюдал, как тот закуривает. На плече наколото изображение голой женщины, а на шее — шрам, как от ожога.

Опустив стекло, мужчина выдохнул дым в свистевший от скорости воздух и спросил:

— Хочешь?

Дэниел взял сигарету, кусая губы, зажег ее и открыл окно, подражая водителю. Он поставил ногу на сиденье, облокотившись левой рукой на раму, [12]и курил, смакуя свободу, горечь, возбуждение и одиночество. От дыма у него заслезились глаза. В голову шибануло, и он сел, расслабленно откинувшись. К горлу подступила тошнота, как всегда от курева, но он знал, что его не вырвет.

— И зачем тебе в Ньюкасл? — поинтересовался водитель.

— Мамку повидать.

— В потасовку ввязался, да?

Дэниел пожал плечами и сделал еще затяжку.

— Ну, раз ты домой, там и отмоешься.

— Ага, — согласился Дэниел.

— А что бы ты стал делать, если бы я не остановился?

— Шел бы дальше.

— Э-э, далековато, паря. Всю ночь бы топал.

— Да мне все равно, но спасибо, что подобрали.

Мужчина рассмеялся, и Дэниел не мог понять почему. Передние зубы у водителя были выбиты. Он докурил сигарету и щелчком выкинул ее из окна. Красные искры улетели вместе с ней. Свою Дэниел тоже хотел выбросить, но она была почти целая. Он подумал, что может нарваться на неприятности, если швырнет ее недокуренной. Сделав еще несколько затяжек, он пульнул ее в окно, когда водитель отвернулся, чтобы отхаркаться.

— Тебя мамка ужином-то накормит?

— Ага.

— И что она тебе готовит?

— Она… жаркое с йоркширским пудингом. [13]

Мать готовила ему только тосты. С сыром получались очень ничего.

— Жаркое на буднях? Ух ты, мне нужно переехать к вам. Неплохая идея? А где тебя высадить?

— Просто в центре. Где проще остановиться.

— А может, тебя до дома подбросить, а, паря? Я тут в Ньюкасле на всю ночь. Не опаздывать же тебе к жаркому? Куда едем?

— В Коугейт, это…

Мужчина опять засмеялся, и Дэниел нахмурился.

— Все путем, паря, — сказал водитель. — Что я, Коугейт не знаю? Сейчас отвезу.

Когда Дэниел оказался на месте, уже успело похолодать. Водитель высадил его на кольцевой развязке и погудел на прощание клаксоном.

Дэниел поднял плечи, чтобы согреться, и проделал остаток пути бегом: вниз по Понтленд-роуд, а потом вдоль Честнат-авеню на Уайтхорн-кресент. Последние два года его мать жила там, в доме номер двадцать три. Сам он по этому адресу пожить не успел. Это был белый дом в конце улицы, рядом с двумя другими, из красного кирпича, которые стояли заколоченными. Дэниел рванул вперед. Из носа снова пошла кровь, бежать было больно, поэтому он сбавил темп и потрогал лицо. Нос казался слишком большим, словно чужим. Даже с забитым кровью носом мальчик почувствовал на пальцах запах табака. Ранец за спиной подскакивал вверх-вниз, поэтому Дэниел снял его и побежал дальше, держа в руке.

Он остановился на дорожке возле дома. Все стекла были разбиты, а на втором этаже не было даже рамы и внутри зияла пустота. Он нахмурился — это было ее окно. Уже темнело, но оно казалось чернее всех остальных, хотя свет не горел нигде. Трава в палисаднике была ему по колено, вся дорожка заросла. Гигантскими шагами он рванул к боковой двери. Везде валялся хлам: помятый дорожный конус, перевернутая детская коляска, старый ботинок. Залаяла собака. Он тяжело дышал.