Похороны месье Буве - Жорж Сименон Страница 18

Но чужая душа — потемки, может, у кого-то подобные мечты в один прекрасный день обретают реальность?

Костерманс не заглядывал так глубоко. Ему было важно доказать, что миссис Марш не имеет никаких прав наследования, и убедиться, что Корнелиус принял все меры, чтобы у Общества золотых приисков Уаги не было никаких неприятностей.

Люка был заинтригован ночным визитом, совсем непохожим на обыкновенный грабеж и осуществленным с редким изяществом. Притом дело было хорошо подготовлено, поскольку неизвестный устроил так, что его приняли за аккордеониста. Правда, мадам Жанна не помнила, назвал ли какое-то имя тот, кто тогда вошел в дом.

Так или иначе, он выбрал время, когда сонная консьержка не проявит особенной бдительности. Открыл дверь квартиры без единой царапины, не оставив никаких отпечатков.

Нашел золотые монеты, но не забрал их. Значит, унес что-то другое?

Напрашивался вопрос: к кому явился грабитель? К Буве, который родился в Вимилле, или к Сэмюэлу Маршу из Санта-Круса и с золотых приисков Уаги?

— Боюсь, мы весьма далеки от развязки, дружище Люка, — сказал начальник полиции.

Для него все это было лишней работой, тягостной и ответственной, свалившейся на голову посреди лета, в сезон отпусков, когда все службы перегружены. Делом уже занимались два адвоката: тот, которого наняла миссис Марш, и фламандец, приехавший вместе с Костермансом из Анвера.

— Сегодня после обеда газеты начнут публиковать первые снимки. Консьержка ничего не знает, — докладывал Люка начальнику. — В квартире никаких улик, ничего, что могло бы навести на след. Одежда, белье, обувь — все куплено в Париже. Старинные картинки куплены здесь, на набережной и с лотков букинистов на левом берегу.

Бопер рассказал о практически безрезультатном допросе клошара.

Все трое пошли обедать, один к себе, другой в пивную Дофин, в двух шагах от набережной Орфевр, а третий, Бопер, боясь, что дело, нежданно оказавшееся важнее его уровня, вот-вот заберут у него из рук, принялся работать на свой манер.

Это был трудяга, не пытавшийся охватить всю картину или тем более проникнуть в глубинную суть событий. Он просто честно, в поте лица делал свое дело, его, что называется, кормили ноги; родные и соседи считали его человеком основательным.

Из всего, что утром рассказал ему клошар, он обратил внимание на одну неприметную деталь и вскоре уже стоял на площади Вогезов, перед домом на углу улицы Франк-Буржуа.

Консьержка тут была совсем другой, чем на набережной Турнель. Женщина в очках, одетая в черный шелк, много повидавшая на своем веку и державшаяся весьма чопорно.

Он показал ей свой жетон полицейского.

— Не думаю, что в нашем доме вы найдете что-то интересное.

— Вы знали некоего месье Буве?

— Никогда не слышала о таком.

— А месье Марша?

— У нас есть Маршал, живет на четвертом этаже уже двадцать пять лет, у него дочка вышла замуж неделю назад.

Тут, как всегда, на помощь пришла газета с фотографией, сделанной американским студентом.

— Видели когда-нибудь этого человека?

Она всмотрелась внимательно, даже сменила очки, но покачала головой.

— Много у вас жильцов?

— Тридцать два. Большинство в отъезде.

— А нет ли среди них старой дамы или старой девы, одетой в черное?

— Вы говорите о мадам Лэр?

— Она в Париже?

— Уже три года, как она никуда не выезжает.

— Кто она такая?

— Весьма достойная дама, родом с севера, живет в большой квартире на левой стороне, на первом этаже. Она в этом доме уже пятнадцать лет.

— У нее широкое бледное лицо?

— Она весьма бледная, особенно когда у нее что-нибудь болит.

— И у нее плоховато с ногами?

— Как у всех старых дам. Впрочем, не только женщины страдают из-за ног!

Говоря это, она покосилась на широкие черные башмаки инспектора.

— А сейчас она там, наверху?

— Говорю вам, она не выходит.

— Не выходила ли она позавчера после полудня?

— Я не слежу за жильцами.

— У нее есть служанка?

— У нее есть кухарка и еще женщина, которая прислуживает в спальне. Мадам Лэр богата. Ее дочери замужем. До войны у нее был еще и шофер.

Бопер поколебался, но решил все-таки исполнить свой долг, пусть даже его плохо примут, и пошел вверх по лестнице, машинально бросив в рот леденец, как будто бросал в копилку грошовую монетку.

Лестница была темная, с резными деревянными перилами и заканчивалась старинной дверью, очень высокой и широкой, с двумя створками, как в каком-нибудь министерстве. Он нажал медную кнопку и подождал. Шаги раздались откуда-то издалека, как будто кто-то шел через длинную анфиладу.

Так оно и было. Он увидел две необъятные гостиные и такую же огромную библиотеку и спросил открывшую ему женщину лет сорока в кружевном чепчике:

— Мадам Лэр дома?

— Вам назначена встреча?

— Не совсем…

— Мадам Лэр не принимает.

В последний момент он успел шагнуть через порог и неохотно снова достал свой жетон, зная, что в таких кругах это не особенно выигрышная рекомендация:

— Я из полиции.

— Вы хотите поговорить с ней лично?

Служанка оставила его на лестничной площадке и пошла предупредить хозяйку. Прошло немало времени, прежде чем дверь перед ним открылась вновь.

— Мадам отдыхала. Она просит вас немного подождать.

Сесть ему не предложили, и он не осмелился плюхнуться в крытые бархатом и гобеленом кресла, которые произвели на него внушительное впечатление. Он остался стоять, чувствуя себя как в ризнице и рассматривая световые блики, игравшие на мебели и хрустале.

Это был самый богатый дом из всех, какие ему приходилось видеть. Высоченные потолки — в его домике такой высоты хватило бы на два этажа. На стенах не обои, а резные панели с росписью внутри, развешаны бронзовые бра.

Он слышал тиканье трех часов в трех ближайших комнатах, спальня же, где отдыхала хозяйка, была далеко, а кухня еще дальше, и никакие звуки оттуда не доходили.

С улицы тоже ничего не было слышно. Видимо, здесь всегда царила тишина. Даже солнце в этом замкнутом мирке было другого цвета, лучи его, пропущенные сквозь жалюзи, приобретали какую-то величавую тяжеловесность.

Бопер вздрогнул, услышав, как слева открылась дверь, которой он не заметил, и увидев прямо перед собой старую даму с волосами ослепительной белизны.

Он сразу понял, что ошибся, это, конечно, не та женщина, которая приходила на набережную Турнель в домашних тапочках и сунула консьержка букетик фиалок.