М - значит молчание - Сью Графтон Страница 18

— Почему вы продолжали платить за машину?

— Чтобы она знала, что я ее люблю. Что раскаиваюсь. Я надеялся, что она вернется, и хотел, чтобы она знала, что мы очень ждем ее.

— Разве вас не возмущало то, что вы должны платить за машину, в которой она уехала?

— Меня это огорчало, но… если она решила уехать… я был рад, что у нее была эта машина. Вроде моего прощального подарка.

— К тому времени все считали, что это вы с ней что-то сделали.

— Это был мой крест, который мне надо было нести, и я надеюсь, что вел себя как мужчина. Возможно, в моих словах звучит обида, но я обижен не на нее, а на людей, которые без суда осудили меня и признали виновным. — Он протянул руку к миске с арахисом и взял один орех, но затем передумал и положил обратно. Потом поднял голову и посмотрел на меня темными запавшими глазами. — Вы мне верите?

— Не знаю. Я занимаюсь этим делом всего один день. Вы только второй человек, с которым я поговорила, так что пока я ни в чем не уверена. Собираю информацию.

— Я рассказал вам все, что знаю.

— А как насчет тех пятидесяти тысяч долларов, которые, как болтали, у нее были?

— Это случилось после рождения Дейзи. Я не знаю подробностей, кроме того, что роды продолжались очень долго. Воды отошли в девять часов в пятницу вечером, но потом какое-то время ничего не происходило. Схватки были очень редкими, и она не чувствовала особой боли. Виолетта решила, что не так страшен черт, как его малюют. Почему-то, как только женщина обнаруживает, что беременна, другие тут же начинают стращать ее историями о том, как им было тяжело рожать, как чья-то кузина умерла от кровотечения, или о детях, родившихся уродами.

Виолетта ужасно боялась родов и тянула с роддомом как можно дольше. Мы не спали всю ночь — играли в карты, и она платила мне по пенни за очко. Я проиграл где-то около пятнадцати долларов. Через некоторое время схватки усилились, и она не могла больше играть в карты. Я сказал ей, что надо ехать в роддом, и она наконец сдалась. Мы приехали, и ее отвезли в родовую палату. Было шесть утра. Вышла сестра и сказала, что матка раскрылась только на четыре сантиметра, и мне позволили посидеть возле нее. Она ужасно мучилась, но врач не давал ей болеутоляющего, чтобы не ослабить схватки. Днем я вышел купить что-нибудь поесть. Когда я вернулся, пришел врач. Его вызвала медсестра, потому что видела, что с Виолеттой что-то не так. Я не знаю подробностей того, что случилось потом. Но знаю — виноват был доктор Ролингс. Дейзи была в порядке. Она наконец родилась — примерно в семь вечера с помощью щипцов. У Виолетты были гинекологические осложнения, и в результате ей удалили матку. Ей было только шестнадцать, но она не могла больше иметь детей. Не думаю, что это ее особенно огорчило, но она поняла, что на этом можно заработать. Возможно, она подала иск против врача на полмиллиона долларов, но получила значительно меньше. Она хранила все в тайне и никогда не называла мне сумму. Мол, деньги ее и это не мое дело. Сказала, что заработала их тяжелым способом и хочет быть уверенной в том, что я никогда не приберу их к рукам. Она не положила их в обычный банк, потому что боялась законов о собственности, а взяла сейф в депозитарии и хранила их там наличными. Я говорил ей, что это глупо. Лучше было инвестировать деньги во что-нибудь, но она была непреклонна. Мне кажется, что деньги давали ей ощущение власти.

Мы сидели и смотрели друг на друга, пока я переваривала информацию. Наконец я сказала:

— Я ценю вашу искренность. Пока мне нечего вам сказать, но мы еще обязательно увидимся.

— Я понимаю, — сказал он. — Все, чего я прошу, — это чтобы вы ничего от меня не скрывали.

— Обещаю, — сказала я. — А если у меня появятся вопросы, то надеюсь, что смогу поговорить с вами еще раз.

— Конечно.

Покинув стоянку возле церкви, по тихой боковой улочке я подъехала к обочине. Выключила мотор и достала блокнот, чтобы записать то, что запомнила из разговора. В начале моей карьеры я старалась во время интервью пользоваться магнитофоном, но это оказалось сложно. Человек становится скованным, и мы оба начинали наблюдать за тем, как крутится магнитная лента, уверяя друг друга в том, что магнитофон работает. Иногда пленка кончалась и запись прерывалась на середине фразы. Мне приходилось переворачивать пленку и перезаписывать последнюю фразу, что по меньшей мере очень отвлекало. Последующее прослушивание пленки вызывало у меня зуд в заднице, потому что качество звука часто бывало плохим, а из-за внешнего шума часть разговора невозможно было расслышать. Скоропись тоже отнимала много времени. Наконец я сдалась и не стала больше отвлекаться на записывание, чтобы слышать то, что говорит собеседник. Моя память теперь натренирована до такой степени, что я и так могу запомнить основную часть интервью, но все же стараюсь записать кое-какие детали, пока еще они свежи в моем мозгу. Со временем любые воспоминания тускнеют, и тем большее значение приобретают детали.

Будучи циником, я подумала, не потому ли Фоли бросил пить, что боялся, как бы алкоголь не развязал ему язык и он не сболтнул что-нибудь такое, чего ему не следовало говорить. К тому же я сомневалась, что у него не было интимных связей с момента исчезновения Виолетты. Сознание своей вины само по себе вызывает чувство одиночества. Временами возникает непреодолимая потребность кому-нибудь исповедаться. Он сильно страдал, но утверждал, что никогда не искал утешения.

Я снова взглянула на карту, отметив расстояние между автозаправочной станцией, где Виолетта наполняла бак, парком в Сайлесе и домом Салливанов. От пункта к пункту было от пятнадцати до двадцати миль. Возможно, предположила я, Виолетта заправилась и поехала домой. В таком случае она должна была быть дома к возвращению Фоли. Но тогда Лайза так и сказала бы. Я отложила блокнот, завела мотор, включила передачу и направилась в сторону дома.

Когда я открывала входную дверь, из своей кухни нарисовался Генри и запер за собой дверь. Он выглядел слишком солидно для человека, который любит шорты и пиво со спиртом. Генри помахал мне рукой, и я подождала, пока он пересечет патио. Приближалось время обеда, и я подумала, что он идет в «Розето».

— Я еду в Олвидадо, чтобы повести Шарлотту в кино. Мы пойдем на пятичасовой сеанс, а потом поужинаем.

Шарлотта была агентом по недвижимости, которую он два раза приглашал на свидание. Я была рада, что он проявляет к ней интерес после своего недавнего неудачного романа.

— Хорошая программа. Что вы идете смотреть?

— «Нет выхода» с Кевином Костнером. Вы думаете, это будет интересно? — Он встал по стойке «смирно» и попросил оценить его брюки и цветную футболку.

— Вы выглядите великолепно.

— Спасибо. А вы что собираетесь делать?

— У меня есть работа в Санта-Марии. Я буду ездить туда-сюда, так что не беспокойтесь, если не увидите меня несколько дней. Вам пора идти. В это время интенсивное движение.