Инферно - Дэн Браун Страница 18

– Сэр! – запыхавшись, выпалила она. – К нам поступила новая информация. – Ее голос звенел в утреннем воздухе с необычным напором. – Похоже, Роберт Лэнгдон только что зашел на свою гарвардскую почту с незамаскированного IP-адреса. – Она помедлила, глядя шефу прямо в глаза. – Благодаря этому мы установили точное местонахождение объекта.

Шеф поразился тому, что Лэнгдон проявил такую неосторожность. Это совершенно меняет дело. Он задумчиво сложил пальцы домиком и устремил взгляд на побережье.

– Вам известно, где сейчас люди из ПНР?

– Да, сэр. Меньше чем в трех километрах от места, где находится Лэнгдон.

Шефу понадобились считанные секунды, чтобы принять решение.

– Inferno di Dante [13], – прошептала Сиена, машинально придвигаясь поближе к жуткому изображению преисподней на стене кухни.

Дантово представление об аде, подумал Лэнгдон, воплощенное с изумительной наглядностью.

Признанный одним из самых гениальных литературных шедевров, «Ад» был первой из трех книг в составе «Божественной комедии» Данте Алигьери – эпической поэмы из 14 233 строк, в которой рассказывалось, как автор спустился в мрачную преисподнюю, прошел через чистилище и наконец поднялся в рай. Из трех частей «Комедии» – «Ада», «Чистилища» и «Рая» – в мире больше всего читали и лучше всего знали именно первую, чье название звучало по-итальянски как «Инферно».

Созданный Данте в начале 1300-х годов, «Ад» буквально перевернул все средневековые представления о посмертных карах. Никогда прежде адские муки не овладевали помыслами такого количества людей. Творение Данте одним махом превратило абстрактную идею ада в яркую и устрашающую картину – зримую, осязаемую и незабываемую. Неудивительно, что после обнародования поэмы в католические церкви потоком хлынули перепуганные грешники, ищущие спасения от той участи, которой грозил им новый образ подземного мира.

Боттичелли изобразил Дантов ад в виде глубокой воронки, где мучились проклятые души, – в виде гигантской подземной каверны с пламенем, серой, нечистотами, чудовищами и грозным Сатаной, поджидающим свои жертвы в самом низу. Эта яма имела девять четко определенных уровней – девять кругов ада, – и грешники распределялись по ним в соответствии с тяжестью своих грехов. Верхнюю часть населяли сладострастники, или те, «кто предал разум власти вожделений», – их без конца носило туда-сюда бушующим ветром, символом их неспособности укротить свои желания. Под ними находились чревоугодники – они лежали лицом вниз в нечистотах, отходах своей неумеренности. Еще ниже располагались еретики, обреченные на вечные муки в раскаленных гробах. Так оно и шло… чем дальше, тем ужаснее.

За семь веков, протекших после ее создания, эта грандиозная картина Дантова ада вдохновляла многих величайших творцов в истории – они восхищались ею, переводили итальянский оригинал на другие языки и сочиняли вариации на его тему. Лонгфелло, Чосер, Маркс, Мильтон, Бальзак, Борхес и даже несколько римских пап – все они написали произведения, основанные на дантовском «Аде». Монтеверди, Лист, Вагнер, Чайковский и Пуччини положили этот шедевр в основу своих музыкальных сочинений, а если говорить о нашем времени, то же самое сделала одна из любимых исполнительниц Лэнгдона – Лорина Маккеннитт. Даже создатели современных видеоигр и приложений для айпада, и те без устали эксплуатировали наследие Данте.

Стремясь приобщить своих студентов к миру Данте, до предела насыщенному яркими и запоминающимися символами, Лэнгдон иногда читал специальный курс лекций о созданных гениальным итальянцем образах, которые на протяжении веков не раз встречались во вдохновленных им сочинениях.

– Роберт! – воскликнула Сиена, придвигаясь поближе к проекции на стене. – Вы только посмотрите сюда! – И она показала на место в нижней части воронкообразного ада.

Область, на которую она показывала, называлась «Злые Щели». Этот предпоследний, восьмой круг ада был разделен на десять рвов – каждый для обманщиков определенного типа.

Сиена заговорила еще более взволнованно:

– Смотрите! Разве не это вы видели в своих галлюцинациях?

Лэнгдон прищурился, вглядываясь туда, куда указывала Сиена, но не мог ничего разобрать. Крошечный проектор почти израсходовал весь свой запас энергии, и изображение стало гаснуть. Лэнгдон снова принялся трясти костяную трубочку, а когда стеклянный глазок как следует разгорелся, аккуратно пристроил ее на угол стола у другой стены маленькой кухни, так что изображение стало еще крупнее. Потом он подошел к Сиене и, отступив чуть в сторону от луча, стал разглядывать светящуюся карту.

Сиена опять указала на восьмой круг ада.

– Вот здесь! Разве вы не говорили, что видели торчащие из земли ноги с буквой «R»? – Она коснулась стены. – Уж не эти ли?

Лэнгдон много раз изучал эту картину, и для него не было новостью, что десятая из Злых Щелей полна грешников, закопанных по пояс вниз головой. Но вот странно – в этой ее версии на одной паре торчащих из-под земли ног действительно была выведена грязью буква «R», в точности как в его бреду.

Боже мой! Лэнгдон еще пристальнее вгляделся в крошечную деталь.

– Эта буква… Я абсолютно уверен, что на оригинале Боттичелли ее нет!

– А вот еще, – сказала Сиена.

Переведя глаза вслед за ее пальцем на предыдущий ров в том же кругу ада, Лэнгдон увидел, что на лжепророке со свернутой шеей нацарапана буква «E».

Что за чудеса? Картину кто-то изменил!

Теперь он заметил, что буквы нарисованы на грешниках в каждом из десяти рвов. Он увидел «С» на соблазнителе, которого бесы стегали кнутами… еще одно «R» на воре, которого жалили змеи… «А» на мздоимце, погруженном в озеро кипящей смолы.

– Ни одной из этих букв на оригинале не было, – твердо заявил Лэнгдон. – В эту копию внесли изменения – думаю, с помощью цифрового монтажа.

Он вернулся взглядом к самой верхней из Злых Щелей и начал читать буквы подряд, сверху вниз.

C…A…T…R…O…V..A…C…E…R

– Catrovacer, – сказал Лэнгдон. – Это по-итальянски?

Сиена покачала головой:

– И не по-латыни. Не понимаю, на каком языке.

– А может… подпись?

– Catrovacer? – с сомнением повторила Сьена. – Что-то не похоже на имя. Но посмотрите сюда. – И она ткнула пальцем в одну из множества фигур в третьей из Злых Щелей.

Когда Лэнгдон увидел, на кого она указывает, в животе у него похолодело. Среди грешников, теснящихся в третьем рву, выделялся классический персонаж Средневековья – закутанный в плащ человек в маске с длинным птичьим клювом и мертвыми глазами.

Чумная маска.

– Есть ли чумной доктор на оригинале Боттичелли? – спросила Сиена.