Критика криминального разума - Майкл Грегорио Страница 18

— Неужели вы не слышали его слов?! — взорвался вдруг Вигилантиус. — Он говорил о пламени. Об огне в мозгу. С его собственных слов и надо начинать.

— Я сам буду решать, с чего мне начинать! — огрызнулся я.

— Эти раны вовсе не причина его смерти, герр Стиффениис, — настаивал некромант. — Ваше упрямство и недоверчивость — ядовитый плод догматизма. Логика — всего лишь одна из множества систем познания мира. Неужели вы не понимаете? К Истине ведут сотни путей.

— Человека, который лежит перед нами, жестоко избили. Я согласен с тем, что избиение вряд ли стало причиной его смерти. Но оно может объяснить, почему он был убит. И игнорировать упомянутый факт было бы преступно. Расследование должно начинаться именно с него.

Август Вигилантиус широко улыбнулся:

— Сам Тифферх только что рассказал нам абсолютно иную историю. Было бы непростительно игнорировать его собственные слова.

— Если это действительно были его слова, — возразил я.

— Моя информация получена не в результате физического осмотра тела, — холодно ответил Вигилантиус. — Меня интересуют жизненные энергии, заключенные внутри хрупкой человеческой оболочки. Я не более чем барабанная перепонка, простой резонатор.

— Фокусник! — усмехнулся я. — Удивляюсь, что вы не вытащили из шляпы мертвеца кролика!

Наконец-то мои слова попали в цель.

— Когда Луна находится в зените, — презрительно произнес некромант, — токи духовных энергий достигают кульминации. И тогда из них может черпать необходимую информацию любой знаток искусства предсказаний. Тело сохранялось здесь именно для этой цели. Но главный момент прошел, он больше никогда не повторится. Вы одурманиваете себя данными внешнего опыта, поверхностными познаниями, герр Стиффениис.

— Помогите мне повернуть его обратно, сержант Кох, — попросил я, подчеркнуто игнорируя фиглярство некроманта.

— Вам следует быть благодарным мне, герр поверенный, — настаивал Вигилантиус, подойдя почти вплотную. — Не отвергайте помощь, которую я вам способен предложить.

Я ничего не ответил, но в наступившей тишине услышал тот же отвратительный шум, который несколько минут назад заставил меня содрогнуться. Повернувшись, я встретился с насмешливым взглядом некроманта. Его ноздри судорожно расширились, жадно втягивая воздух. Он наклонился ко мне, принюхиваясь.

— Вы что, собака, сударь? — рявкнул я, отступая от него. — Этот ваш трюк может пройти с мертвецом. Я пока еще жив.

Доктор отошел дальше, но на лице его осталась презрительная ухмылка.

— Только внешне, герр Стиффениис. Там, внутри, я чую смерть, которую вы носите с собой постоянно. — Он постучал пальцем по ноздре. — Омерзительный запах смерти. Темный стоячий пруд, в котором лежит гниющий труп. Нечто мертвое отравляет ваш разум и жизнь. Я не прав, герр поверенный? Кто преследует вас в ночных кошмарах? Какие тайны хранят мрачные воды? Вы страшно боитесь того, что может всплыть на поверхность в любой момент.

Его слова жутким эхом отдавались под сводами склепа.

— Благодарю вас за ценные советы, — пробормотал я. — Нас здесь больше ничего не задерживает, Кох.

Брови Вигилантиуса поднялись от удивления.

— Я должен показать вам кое-что еще. От этого трупа может быть получено нечто более существенное.

— С меня хватит трупов и их хранителей!

— Но, сударь! — возразил он. Было что-то подчеркнуто двуличное в его интонации и в тон слащавой мольбе, которая за тем последовала. — В моем искусстве есть еще одна сторона, которая вам может пригодиться.

— Ваше искусство меня не интересует, — отрезал я.

— Как пожелаете, герр поверенный, — сказал доктор, кланяясь с преувеличенной почтительностью. — Я не могу заставить вас остаться здесь против воли.

Я вышел из комнаты, и сержант Кох поспешно проследовал за мной. Мы вернулись наверх по тем же темным и пропахшим сыростью коридорам, по которым пришли сюда, поднялись по винтовой лестнице, не обменявшись ни словом. Звук наших шагов отдавался глухим эхом от стен узких проходов и двориков, у кого угодно способных вызвать клаустрофобию.

— Какая наглость! Позволить себе так говорить с вами, сударь! — с чувством произнес Кох, когда мы вышли на центральный двор. — Как вы думаете, что он замышляет?

— Меня это не волнует, — отмахнулся я.

Мне совсем не хотелось размышлять о том, чем может заниматься Вигилантиус в подвале с мертвым телом. Сильный ветер разогнал тучи. Я поднял взгляд на звезды, усеивавшие небесный свод, подобно драгоценным кусочкам сахара, случайно рассыпанным по столу, и наполнил легкие свежим и чистым ночным воздухом.

— Вы знали, что к расследованию привлечены какие-либо другие люди, помимо поверенного Рункена, Кох?

Сержант ответил не сразу.

— Нет, сударь, — сказал он наконец. — Мне ни о ком не было известно. Но неужели вас удивляет, что отцы города прибегли к помощи какого-то человека, который, по их мнению, способен помочь им выпутаться из затруднения?

Если Кох и обладал каким-то несомненным достоинством, то им был его бесспорный здравый смысл. Это меня несколько успокоило, и я принужден был ответить на его слова улыбкой.

— Экипаж ждет нас, — напомнил он.

— Пусть подождет, — ответил я. — Отведите меня в кабинет поверенного Рункена. Мы уже достаточно времени потеряли за сегодняшний вечер. Необходимо наконец начать серьезное расследование. Разнюхивание останков ни к чему нас не приведет.

Если подземелья Кенигсбергской крепости были похожи на нижние круги ада, то верхние ее этажи по запутанности коридоров могли поспорить с Критским лабиринтом. Мрачные, плохо освещенные, неотличимые один от другого проходы ветвились влево и вправо от центрального коридора.

— Крепость была построена в двенадцатом веке тевтонскими рыцарями, сударь, в качестве укрепления в ходе их длительной борьбы за захват Пруссии, которая в те времена находилась в руках язычников, — с искренней гордостью в голосе рассказывал мне сержант Кох, когда мы шли по коридорам лабиринта. — Совсем недавно ее расширили, конечно. Теперь она совершенно неприступна. Даже сам Бонапарт не сможет ею овладеть.

— Сколько же человек насчитывает гарнизон Крепости? — спросил я.

— Как правило, около трех тысяч солдат, — ответил сержант.

Мы, подумал я, не встретили ни одного.

— И где же они все?

— Генерал Катовице отправил их на оборонительные маневры.

В этот момент мы проходили по деревянному настилу над железной решеткой, вделанной в каменный пол. Из-под наших ног, когда мы пересекали импровизированные мостки, доносились страшные проклятия и крики с просьбой о еде и воде. Испарения пота и человеческого дыхания поднимались вокруг нас, подобно пару из чайника, кипящего на плите. Создавалось впечатление, что мы идем по жуткому болоту. Воздух здесь был тяжелый и зловонный, а шум совершенно адский, так что невольно в памяти всплывали бессмертные строфы Данте. Не посещал ли, задался я вопросом, итальянский поэт в поисках вдохновения тюрьмы своей родной Флоренции?