Палач. Книга 2 - Александр Ачлей Страница 18

— Да, да. Я понял, что надо делать. Это хорошая мысль привлечь независимых еврейских адвокатов к процессу. Кого-кого, а их трудно заподозрить в предвзятости.

— Будем считать, что мы поняли друг друга. Но вернемся к Чабисову. Это главная фигура на процессе. Без него все будет казаться несерьезным.

— Ну это ты, может, преувеличиваешь? Нюрнберг состоялся без Гитлера. И от этого его значимость вроде как не пострадала…

— Пострадала, пострадала! Представляешь, насколько возросло бы воздействие на людей раскаяние главного нелюдя, запечатленное на кинопленку? Может, и неофашизм бы не поднял после этого голову?!

— Фашизм, так же как и любая идеологема, будет существовать всегда. Во всяком случае, пока будут существовать нации, конфессии и социальная несправедливость.

— А ты, однако, батенька, философ! — с иронией заметил Лазуренко.

— Да дело не в философии! Просто всегда манипуляторы общественным сознанием будут предлагать примитивные, элементарные способы решения жизненно важных проблем. Живете скудно? Денег мало? Во власть попасть не можете? Виноваты евреи, лица кавказской национальности, китайцы. Только не мы, ваши правители. Стрелки всегда можно перевести на внешнего врага, играя на национальных и религиозных чувствах людей. — Гондалев сам не заметил, как перешел на пафосный тон, что в среде профессионалов не очень приветствовалось. И он тут же сам себя пресек, что не осталось незамеченным его шефом.

— И как ты себе мыслишь операцию? — пришел ему на выручку Лазуренко.

— Учитывая психологически не очень устойчивое состояние Чабисова, мы выведем на него нашего агента. Поскольку целей вербовки перед ней не ставится, она, полагаю, сумеет добиться главного — симпатии со стороны рыжего. Последующая задача состоит в том, чтобы во время очередного свидания с ним привести его в состояние относительного беспамятства. После чего вывезти его с охраняемой территории, доставить в нашу резидентуру, загримировать, посадить на обычный рейс, доставить в Екатеринбург.

— План неплохой. Но как все это удастся сделать, учитывая, что Чабисова охраняют как первое лицо государства? Вокруг него три кольца безопасности. Подходов у нас нет, — Лазуренко рассуждал вслух, меряя шагами собственный кабинет.

«Ну, точно! Как Иосиф Виссарионович!» — вновь подумал Гондалев, а вслух продолжил: — У нас нет. А у иезуитов вполне может быть!

— При чем тут иезуиты?

— А при том, что эти ребята в свое время сумели проникнуть повсюду. И уже почти пять веков окучивают все основные центры политического влияния. А может, Ватикан задействует и Священный Альянс. Вот уж действительно глубоко законспирированная разведка! Настолько глубоко, что иногда даже возникают сомнения в ее существовании. — Борис Иванович потянулся за стаканом воды. Само упоминание зловещей спецслужбы папства вызывало волнение.

— Священный Альянс существует, и в этом нет никаких сомнений. Во всяком случае, у меня. И использование его потенциала — верный путь к успеху всей операции. Поэтому! — Лазуренко многозначительно остановился. — Подсказки даны. Даны и определенные полномочия. Полагаю, что старец уже как-то связался со своим католическим визави. Теперь наш ход. Надо договариваться с новым союзником. И не тяни, пожалуйста. Кстати, кого из своих агентов планируешь задействовать для выхода на Чабисова?

— Вот как раз своих агентов я использовать и не планирую.

В последнее время он плохо спал. Засыпал быстро. Но потом резко просыпался рано утром. Когда ближе к четырем, когда к пяти часам, и уже не мог заснуть. Причем ощущение того, что пробуждение это окончательное, более всего и досаждало. Это началось около года назад. Поначалу он не придавал этому особого значения. Более того, полагал, что сам организм подсказывает ему, как надо действовать. На начальном этапе бессонницы он делал так: резким движением отбрасывал одеяло, шел довольно бодрым шагом в ванну, принимал контрастный душ, после чего делал полуторачасовую гимнастику. На все про все уходило не более двух часов. И таким образом он уже к семи часам утра был одет, побрит, подтянут и готов к новым свершениям. Однако уже месяца через два одеяло стало откидываться с меньшей энергией, усталость во всем организме накапливалась, не было сил не только на гимнастику, но и на элементарный контрастный душ. Он стал менее энергичным, в течение дня неожиданно засыпал в самых неподходящих местах, стал рассеянным, что совсем уж никуда не годилось, особенно если учесть, что в последнее время он стал дичью.

Как так получилось? Ведь он всегда был охотником! Именно он определял объект охоты, ее приемы и методы. В решающей схватке хищника и жертвы он всегда оставался хищником. И началось это давно, еще с детского сада, куда его вечно озабоченная трудностями жизни мама отдавала на целую неделю. А что было делать? Бабушек и дедушек у него не было. Их репрессировало «доброе» советское государство. Отец, благополучный талантливый инженер, уехал на очередную стройку века по комсомольскому призыву, там нашел разделяющую его взгляды «молодую соратницу», сошелся с ней по идейным и прочим мотивам, а мать, его и младшего братишку, естественно, оставил. Маленькая комната в питерской коммуналке, нищенское жалованье конторской служащей, старый, оставшийся от прежних хозяев массивный комод, на котором он проспал все свое детство, и роскошный патефон с набором пластинок с самой популярной в то время музыкой — вот и все богатство их семьи на тот момент.

Мать тяжело переживала, что не может дать сыновьям всего самого, как она полагала, необходимого. Проблемой было все: одежда, обувь, ненавистные им чулки на толстых резинках, после которых оставались противные красные вечно чешущиеся следы, лекарства и — самое главное — еда. Подрабатывать она не умела, воровать — тем более. Нехватку игрушек, добротной одежды, невозможность вывезти детей на море мать компенсировала рассказами о чудесной стране, которая находилась за морями и океанами, где все были счастливы, богаты, удачливы и, самое главное, свободны. Всякий раз, заканчивая свой очередной рассказ, она просила детей никому никогда не говорить об этой стране, ибо это была только их, семейная, тайна. С тех пор он научился хранить секреты, что не раз спасало ему жизнь и выручало в самых критических ситуациях.

Та далекая сказочная страна со временем приобрела вполне конкретное имя — Америка. И Чабисов возлюбил ее всею душой и разумом. Он понимал, что шансов попасть туда у него нет. Но попробовать было можно. Для этого надо только хорошо учиться. И он с первого школьного дня буквально прилип задницей к парте. Знания давались трудно, так как особыми талантами он не обладал. Но уже через полгода он стал лучшим в классе. При этом он заметил одну особенность собственной памяти: чем сложнее ему что-то давалось, тем прочнее потом оно сидело у него в голове. Поэтому получаемые им знания не улетучивались, как у быстро схватывающих и так же быстро транжирящих информацию сверстников, а накапливались, превращая Чабисова с годами в ходячую энциклопедию. Это-то и выделяло его из общей массы, а со временем позволило стать непререкаемым авторитетом среди одноклассников. И чем больше этот авторитет рос, тем с большим упорством он корпел над учебниками, словарями и книгами. Так выковывались вызывающие впоследствии у соратников зависть такие его качества, как целеустремленность, упорство в достижении поставленной цели, способность заставлять себя делать то, что делать абсолютно не хочется.