Дикарка - Фабио Страница 18

Дорогая мадре была единственной женщиной, которую он искренне уважал и любил.

Других женщин он только использовал – одних для удовольствия, других для дела. Но в принципе он был к ним равнодушен.

Но были женщины, и к их числу принадлежала и Эй Джи Саттон, которых он ненавидел всеми фибрами души…

Решив состричь волосок над верхней губой, Виктор энергично щелкнул ножницами и поранил кожу под правой ноздрей.

– Ох!

Он бросил ножницы, пододвинулся ближе к зеркалу, чтобы рассмотреть рану, и крепко выругался по-испански, когда капля крови упала на его белую льняную рубашку.

Эй Джи, распаляясь, злобно подумал Виктор, ответит и за это.

Она дорого заплатит за все свои мерзкие дела, подумал Виктор, прищурив глаза и прижимая к ранке марлевый тампон.

Вопрос Марко озадачил Лию. Она во все глаза усмотрела на дорогу, которая за два часа привела их на склоны Беркширских гор. Движение на шоссе было весьма интенсивным – парочки и целые семьи устремились в горы, где начался потрясающий своей красотой листопад, превративший каменистые склоны и уступы в сверкающий красными, розовыми и золотистыми красками калейдоскоп.

Поначалу Лию очень обнадежило, что вокруг множество людей и машин. Казалось, стоит только поймать взгляд какого-нибудь пассажира из проезжающей мимо машины и прошептать спасительное слово «Помогите!»… Но никто не смотрел ей в глаза, да и просто не замечал. Только тогда Лия поняла, что стекла их машины тонированы.

Марко предусмотрел все.

Пришлось примириться с мыслью о том, что она пленница, по крайней мере сейчас. Надежда, которую вселяла в нее близость других людей, сменилась возрастающей подавленностью.

Лия отвернулась от окна и увидела, что Марко не смотрит на нее, словно опасается заглянуть ей в глаза.

– Конечно, голодна.

Она сознательно решила смотреть ему прямо в глаза и сделала это, вперив в его лицо гневный взор.

Губы его дрогнули, и Лия от души порадовалась, что сумела поставить его в неловкое положение. В этот миг Марко усмехнулся.

Этот ублюдок еще смеется, вознегодовала Лия. Ей захотелось броситься на него с кулаками.

«Как ты посмел? – мысленно кричала она. – Как ты посмел забыть, что было между нами? Как ты смеешь смеяться над тем, что моя любовь превратилась в ненависть?»

– Хочешь чего-нибудь съесть? – спросил он. Она сумела подавить ярость, которая грозила задушить ее, и обрела способность говорить.

– В чем дело? Ты хочешь остановиться у придорожного кафе?

«Если он остановится, – решила Лия, – я смогу убежать».

Если он это сделает, у Лии появится шанс уйти, даже если он осмелится стрелять.

Усмешка Марко превратилась в издевательскую ухмылку.

– Ты что, принимаешь меня за дурака, Эй Джи? Естественно, я не собираюсь нигде останавливаться. Здесь везде полно людей. Но у меня в машине есть крекеры, так что, если хочешь, можешь поесть.

Крекеры. Она едва не улыбнулась, но вовремя вспомнила, что перед ней сейчас не тот Марко, которого она когда-то любила.

Он всегда отличался тем, что обожал перекусывать в самых неожиданных местах: в машине, в карманах и даже в ящике ночного столика постоянно валялись пакетики с крекерами, орешками и хрустящей картошкой. И ел он все это в самые, казалось, неподходящие моменты. Лия частенько дразнила Марко, говоря, что он ест за десятерых и если не станет соблюдать умеренность, то непременно разжиреет.

«Ты видишь на мне хотя бы унцию лишнего жира?» – спрашивал он в таких случаях, набив рот какой-нибудь очередной хрустелкой и подняв руки, словно приглашая проверять его слова.

«Гм, – говорила она в таких случаях, – сейчас посмотрим».

Она скользила ладонями по его мощным мускулистым рукам, по скульптурной груди, впалому сильному животу, все ближе и ближе к…

Хочешь крекеров? – спросил он в этот момент, вернув Лию к реальности.

Эта проклятая реальность окатила ее, как ледяной душ, и Лия содрогнулась от боли и ярости.

– Что случилось? – быстро спросил он. В его голосе прозвучала искренняя забота, и Лия, едва не потеряв бдительность, чуть было не вообразила, что рядом с ней прежний Марко, а она прежняя Эй Джи.

– У тебя что-нибудь болит? – спросил он, пристально глядя на нее.

Что-нибудь болит.

Его слова были до того нелепы, что она расхохоталась бы, если бы не ком, внезапно застрявший у нее в горле.

«Да, у меня кое-что болит, – хотелось сказать ей. – У меня болит все, потому что ты оказался не тем, за кого я тебя принимала, и хотя я знаю об этом уже больше года, мне стоит немалых усилий забыть о своей боли.

Теперь мы снова вместе, и это настоящая пытка, потому что я ни на одно мгновение не могу забыть, что ты больше не Марко, а опасный незнакомец, который хочет меня уничтожить».

– У меня все в порядке, – зло ответила она. Марко собрался что-то сказать, но передумал. Помолчав несколько секунд, он, неотрывно глядя на дорогу, наконец произнес:

– Ясно. Так ты хочешь крекеров?

– Да.

Лия подумала, что если она попытается сейчас что-нибудь положить в рот и проглотить, то ее немедленно вырвет или она подавится. Но это единственная возможность заставить его выпустить из руки пистолет, и тогда она сможет схватить оружие.

– Крекеры в бардачке, – сказал он. – Достань сама.

– Но тогда мне придется снять руки с щитка, – произнесла она, не скрывая сарказма. – А ты не велел мне двигать руками.

– Правда? – с деланным удивлением спросил Марко. – Ладно, по такому случаю я разрешаю тебе нарушить приказ. Можешь двинуть одной рукой – левой. Открой бардачок и достань крекеры.

– Ублюдок, – пробормотала она, не двинувшись с места.

– Я думал, ты голодная.

– Катись в ад, Марко.

– Я там был, – мрачно ответил он, – и не имею ни малейшего желания снова там оказаться.

Она изумленно посмотрела на него, но Марко по-прежнему не отрываясь следил за дорогой. По его виду можно было сказать, что мысли его далеко.

Ад.

Лия знала об аде все.

Адом был дом дяди Брюса в Корал-Гэблз – то был пятикомнатный особняк на ухоженной и огороженной лужайке площадью в половину акра. У дяди были деньги, но они ничего не значили для Лии. Ее родной отец был состоятельным человеком, и его дочь никогда ни в чем не нуждалась. Не нуждалась ни в чем, кроме любви.

Первые десять лет жизни она была окружена теплом и заботой любящих ее до самозабвения родителей. Но в доме дяди она просто умирала от недостатка любви. Даже экономка дяди Брюса, Мира, держала себя отчужденно и грубо.