Медовый месяц в улье - Дороти Ли Сэйерс Страница 18

– Конечно, милорд.

– И я хочу вымыться. Кажется, на кухне был чайник?

– Да, м’лорд, – гордо ответила миссис Раддл. – Да, прекрасный чайник с пылу с жару. И если я только прогрею постель на “Беатрисе” в гостиной и постелю чистые простыни…

Питер с чайником скрылся в судомойне, куда за ним проследовала его невеста.

– Питер, я уже не извиняюсь за дом моей мечты.

– Извиняйся, если смеешь, и обними меня на свой страх и риск. Я черен, как скорпион у Беллока. “И гадко, мерзко, если он залезет к вам в кровать” [55].

– На чистые простыни. И, Питер, о Питер! Баллада не врет: постель – из гусиного пуха.

Как затянулся этот пир!..

Вот наконец и ночь – благая ночь,

Теперь уж проволочки прочь!..

<.. > Драгоценный

Забыв наряд, она скользнет в кровать:

Вот так душа из оболочки бренной

Возносится на небосклон;

Она – почти в раю, но где же он?

Он здесь; за сферой сферу проницая,

Восходит он, как по ступеням рая.

Что миновавший день? Он лишь зачин

Твоих ночных торжеств, епископ Валентин! [56]

Джон Донн «Эпиталама в честь принцессы Елизаветы и пфальцграфа Фридриха»

Наливая суп и раскладывая фуа-гра и перепелов из разномастной посуды мистера Ноукса, Питер сказал Бантеру: – Мы сами за собой поухаживаем. Ради бога, перехватите чего-нибудь, и пусть миссис Раддл где-нибудь вам постелет. У меня сегодня обострение эгоизма, но вам незачем ему потворствовать.

Бантер мягко улыбнулся и исчез, заверив, что он “прекрасно справится, милорд, спасибо”.

Тем не менее он вернулся, когда дело дошло до перепелов, чтобы сообщить, что дымоход в спальне ее светлости чист в связи (как он предполагает) с тем обстоятельством, что со времен королевы Елизаветы в нем ничего не жгли. Поэтому в камине удалось развести небольшой огонь, который, как он надеется, хотя и ограничен в размере и размахе отсутствием подставок для дров, несколько скрасит суровость погоды.

– Бантер, – сказала Гарриет, – вы великолепны.

– Бантер, – сказал Уимзи, – вы морально разлагаетесь. Я велел вам позаботиться о себе. Это первый раз, когда вы отказались выполнять мои распоряжения. Надеюсь, подобное не повторится.

– Нет, милорд. Я отпустил миссис Раддл, заручившись ее услугами на завтра, при условии, что миледи это одобрит. Манеры миссис Раддл не блестящи, но, как я заметил, этого нельзя сказать о подсвечниках: до сих пор она поддерживала дом в состоянии похвальной чистоты. Если миледи не желает сделать другие распоряжения…

– Давайте, если можно, оставим все как есть, – попросила Гарриет, слегка смущенная тем, что решение зависит от нее (поскольку страдать от особенностей миссис Раддл больше всего придется Бантеру). – Она всегда здесь работала, знает, где что лежит, и очень старается.

Она неуверенно посмотрела на Питера, а он продолжил:

– Худшее, что о ней можно сказать, – ей не нравится мое лицо. Но страдать от этого будет она, а не я, это ведь ей придется на него смотреть. Пусть остается… Однако мы обсуждаем проблему неповиновения Бантера, от которой я не дам себя отвлечь ни на миссис Раддл, ни на другой ложный след.

– Да, милорд?

– Бантер, если вы немедленно не сядете и не поужинаете, я с позором выгоню вас из полка. Господи! – воскликнул Питер, кладя на треснутую тарелку огромный клин фуа-гра и протягивая ее слуге. – Вы понимаете, что будет с нами, если вы умрете от пренебрежения к себе и голода? Я вижу только два стакана, так что в наказание вы будете пить вино из чайной чашки, а потом скажете речь. Насколько мне известно, в воскресенье слуги устраивали праздничный ужин в доме моей матери. Речь, которую вы, Бантер, там произнесли, вполне подойдет – с необходимыми изменениями для нашего целомудренного слуха.

– Могу ли я со всем уважением поинтересоваться, – спросил Бантер, покорно пододвигая стул, – откуда ваша светлость об этом знает?

– Вам знакомы мои методы, Бантер. В этот раз Джеймс не смог удержать язык за зубами.

– А, Джеймс! – сказал Бантер тоном, который не предвещал Джеймсу ничего хорошего. Затем он немного посидел в задумчивости, но, когда к нему обратились, встал без особых колебаний, держа чашку в руке. – Мне поручено поднять бокал за здоровье счастливой пары, которая скоро… счастливой пары, которая сейчас перед нами. Исполнять поручения в этой семье – моя привилегия в течение вот уже двадцати лет, и эта привилегия была неописуемым удовольствием, кроме разве что случаев, когда приходилось фотографировать покойных, дошедших до нас не в лучшем состоянии сохранности.

Он остановился, как будто ожидая чего-то.

– Судомойка на этом месте вскрикнула? – спросила Гарриет.

– Горничная, миледи. Судомойку уже выгнали за то, что она хихикала во время речи мисс Франклин.

– Жаль, что мы отпустили миссис Раддл, – сказал Питер. – В ее отсутствие будем считать, что крик был должным образом испущен. Продолжайте!

– Спасибо, милорд. Быть может, – продолжил мистер Бантер, – мне следует извиниться, что я потревожил дам упоминанием о низменных материях, но перо ее светлости так украсило этот предмет, что тело убитого миллионера стало столь же приятно для созерцательных умов, как выдержанное бургундское для подлинного знатока. (Правильно! Правильно!) Его светлость известен как ценитель хорошего тела (Поскромнее, Бантер!) – во всех смыслах этого слова (смех) – и настоящей выдержки (одобрительные возгласы), также во всех смыслах этого слова (снова смех и аплодисменты). Позвольте мне выразить надежду, что этот союз счастливо соединит все то, за что мы ценим первоклассный портвейн: силу его тела укрепляет благодатный дух, а многолетняя выдержка приносит с собой благородную зрелость. Милорд и миледи – ваше здоровье! (Продолжительные аплодисменты, под которые оратор опустошил свою чашку и сел.)

– Клянусь честью! – воскликнул Питер. – Нечасто услышишь столь краткую и уместную заздравную речь.

– Ты должен ответить на нее, Питер.

– Я не такой оратор, как Бантер, но постараюсь… Кстати, мне кажется, или та керосинка действительно жутко воняет?

– По крайней мере, – сказала Гарриет, – дым из нее идет ужасный.

Бантер, сидевший спиной к ней, в тревоге встал.