Профессор, поправьте очки! - Дмитрий Стрешнев Страница 19

– -Профессор,-сказал Сева совершенно равнодушным голосом; из головы у него так и не выветрился разговор в машине, особенно старательно подпрыгивали слова: "не имеет цены".-Профессор, поскольку я, не в последнюю очередь благодаря вам, с завтрашнего дня являюсь уволенным с работы, могу оказать посильную помощь в ваших поисках.

– -М-м-м…-промямлил Потапов.-Мне, право, неудобно.

– -Хватит манежиться, профессор. Поехали. Только позвоню по важному делу.

В вестибюле института Чикильдеев отыскал телефон-автомат.

– -Позовите, пожалуйста, Катю.

– -Она вышла на десять минут. Позвоните часа через два.

– -Спасибо. Попробую,-пообещал Чикильдеев и пустился догонять ушедшего вперед Потапова.

Когда Сева снова взялся за телефонную трубку, чтобы позвонить Кате, он чувствовал себя последним идиотом.

– -Я думала, ты уже совсем не позвонишь,-сказала Катя.

– -Извини, трудное детство, нехватка витаминов. Глупею быстрее, чем успеваю это осознать.

– -Что-нибудь случилось?-догадалась Катя.

– -В двух словах не расскажешь. Связался с сомнительной компанией: туманный призрак свободы и сумасшедший профессор.

– -Ничего не понимаю,-грустно сказала Катя.

– -Подробности при встрече,-пообещал Чикильдеев.

Правда, подробности плохо задержались в севиной голове. Он помнил только, что Александрийскую библиотеку сожгли после того, как туда навезли кучу рукописей. Но все равно после дня, проведенного с Потаповым, Чикильдееву уже нравилось сочно произносить: "Ориген", "Каллимах", хотя он не помнил, люди это или, скажем, города или поэмы. Кроме того, он сомневался, не правильнее ли будет: "Орегон", поскольку такое сочетание букв ему тоже смутно о чем-то напоминало. Подробности следовало при ближайшей возможности освежить у Потапова. Может быть даже записать самые идиотские названия.

– -Увидимся завтра,-пообещал Сева с небрежностью человека, уверенного в собственной судьбе.

В дверь, не касаясь ногами земли, – словно Карлсон, только без пропеллера на загривке, – влетел Сковородный и стал приноравливаться к посадке на стул.

– -Я занят!-сказал Сева, нервничая.-У меня нет времени!

– -Да чего уж там!-застенчиво ответил Сковородный, опускаясь.

На стол, который оказался между ним и Севой, он тут же взгромоздил свой Samsonite и многозначительно сказал:

– -Я тут кое-что принес.

– -Нет!-крикнул Сева, но Сковородный уже щелкнул замками, сунул руку внутрь, извлек какую-то штуковину неестественной конфигурации и, вертя ее перед севиным лицом, запричитал:

– -Вот она, релюшка! И всего-то! А сколько из-за нее людей погубить пришлось!..

Сева нехорошо взвизгнул, выхватил штуковину из рук у Сковородного и, оттянув ему вниз челюсть, вставил в шевелящиеся губы, причем штуковина вошла туда как по маслу, поскольку во рту вдруг обнаружились специально сделанные для нее пазы.

Глаза у Сковородного полезли наружу, вспыхнули и завращались, озаряя всё вокруг тревожным сине-красным милицейским светом. Завыла сирена; уши начали захлопываться и снова открываться, а на лысом темени откинулся маленький люк, и оттуда быстро поехала антенна…

Чикильдеев в ужасе проснулся.

– -Хочу купаться в море или лететь на ковре-самолете!-заказал он, повернулся на другой бок и снова заснул.

Сначала он услышал шум, действительно похожий на бессмысленное лопотание волн. Но скоро обнаружил, что никакого моря нет, и что он находится в зале, заполненном рядами кресел, которые, в свою очередь, занимали люди – в основном непрестижно одетые мужчины. Один такой находился на сцене, значительную его часть скрывала трибуна из хмурого дерева с лаковыми проблесками.

"Собрание какое-то",-догадался Чикильдеев.

– -…как лицо, в течение долгих лет подвергающееся издевательствам, я требую наконец оградить меня от бесчеловечного отношения!- говорил тот, что на трибуне, и Сева вдруг обнаружил, что он поразительно похож на Забиженского, только голос был не так богемно-полуразвязен, а непривычно категоричен. Интересно, чего Геннадий Александрович такого требует?

– -Я требую, чтобы мой мозг оградили от общения с текстами, оказывающими разрушающее действие на человеческую психику!-продолжал человек, похожий на Забиженского, а затем, развернув листок, срывающимся голосом зачитал:-"Жест художника как конечный акт трансформации внутренних поисков в визуальную констатацию"…

Ветер возмущения пролетел по залу.

– -"…Емкость выразительной силы жеста"!.. "Отсчет драматической тональности"!..

Шум перешел в гневный ропот.

– -"Прицельно оформленное пространство духовной высказываемости"!..

Свист. Крики "Позор!"

Где-то сбоку от Севы послышался сдавленный стон.

– -Воды!.. Врача!.. Человеку плохо!..-загомонили возбужденные голоса.-Где?.. Во-он, позеленел весь!..

– -Информационный космос перегружен! Долой ассоциативных метафористов!-оглушительно крикнул голос у Чикильдеева над ухом.

Сева повернул голову и увидел, что его сосед справа как две капли воды похож на профессора Потапова.

– -Доктор прикладного милосердия Гуго Хендрикович Бумбанович-Задувайский,-тут же представился тот, уловив взгляд Чикильдеева.-Из Академии модернизации восприятия. А вы, простите, откуда?

"Прежде всего объясните, где я, и что, собственно говоря, здесь происходит?"-хотел спросить Сева, но вместо этого к своему ужасу вдруг произнес:

– -Всеволод Чикильдеев из Института глобальной грамматики, отдел демократической морфологии.

– -Очень приятно,-отозвался Бумбанович-Задувайский, похожий на Потапова.

На них зашикали.

– -Извините,-сказал севин сосед, снова принимая позу внимательного слушателя.

– -Слово предоставляется председателю Управления по изучению совершенствования систем управления,-донеслось со сцены.

“Нет, не собрание, – догадался Сева. – Скорее научный симпозиум”.

– -Господа!-заговорил появившийся на трибуне человек.-Разрешите мне прежде всего спросить вас: что такое информация?

– -Браво! Хороший вопрос!-возник из зала уже знакомый голос двойника Забиженского.-Я бы даже сказал: неожиданный вопрос!

– -Информация – великая и опасная составляющая человеческого существования, и любые неточности в этой области дорого обходятся. Позволю себе напомнить случай, когда Иосиф Сталин передавал Вячеславу Молотову списки арестованных, а тот ставил на полях свои инициалы: "ВМ" – в знак того, что ознакомился. Неправильно расшифрованные исполнителями как "высшая мера", они приводили к трагическим последствиям!..