06'92 - Павел Корнев Страница 2

— Есть такое дело, — нехотя признал дядька. — Хорошо тем, у кого пенсионеры в семье есть, — пенсию хоть как-то выдают, а так и зубы на полку положить недолго. И я так тебе скажу: дальше только хуже будет. Вчера Гайдара премьером утвердили — а ты его видел? Слышал, какую ересь он несёт? «Идут радикальные преобразования, с деньгами сложно, а уход из жизни людей, неспособных противостоять этим преобразованиям, — дело естественное». Сволочь перековавшаяся! У самого ряха скоро треснет, непонятно, как ещё в телевизор вмещается! Хлебнём мы с ним лиха, полной ложкой хлебнём!

В коридоре задребезжал телефон, я вышел из кухни, снял с прикрученного к стене аппарата трубку и сказал:

— Алё!

— Серый, ты как — живой? — послышался голос Геры.

— Почти, — вздохнул я. — Может, по пиву?

— Сейчас подойду, решим.

— Тару брать? — спросил я, глянув на трёхлитровую банку с наброшенной на неё авоськой.

— Решим. Тут дельце небольшое нарисовалось. Надо кое с кем перетереть, а дальше уже видно будет.

— Давай короче.

Я опустил трубку на рычажки и на кухню к дядькиному ворчанию уже возвращаться не стал, пошёл в комнату одеваться. Увы, без валяния на земле вчера дело всё же не обошлось: рубашка и брюки оказались перепачканы в пыли; пришлось рыться в ящиках в поисках сменной одежды. Небо сегодня затянули тучки, а верхушки деревьев раскачивал ветер, так что свой выбор я остановил на тёмно-синих штанах свободного кроя с широкими красными лампасами и олимпийке, которую натянул прямо на голое тело. Тугая резинка штанов непривычно сильно сдавила в поясе, не пришлось даже подтягивать завязки, а вот вьетнамские кроссовки, пошитые не из кожзама, но вроде как даже из натуральной свиной кожи, сидели на ногах после кирзачей будто влитые.

Наскоро рассовав по карманам ключи и мелочь, я предупредил дядю:

— Пойду, прошвырнусь, — и захлопнул за собой лязгнувшую «английским» замком дверь.

Лифт ждать не стал и по давней привычке спустился с восьмого этажа пешком, попутно полюбовался наскальным творчеством подрастающего поколения, но рисунки и надписи на местами осыпавшейся штукатурке за два года армейской службы никак принципиально не изменились. Пара почтовых ящиков внизу чернели копотью, у нескольких не закрывались гнутые крышки, и я без зазрения совести позаимствовал у кого-то из соседей сегодняшнюю газету.

«Жильё 2000 — миф или реальность» — гласил заголовок передовицы; я фыркнул и вышел на улицу. На лавочке у подъезда увлечённо лузгали семечки двое парней, смотрели они во двор и меня заметили только после того, как один — смуглый и черноволосый — получил свёрнутой в трубочку газетой по макушке.

— Ай, бля! — вскинулся короткостриженый татарчонок в футболке и спортивных штанах с тремя полосками. Он резко обернулся и сразу расплылся в улыбке. — О, Енот! Дембельнулся, что ли?

— Привет, Санёк, — протянул я руку пареньку с вполне объяснимым прозвищем Татарин. — Самого-то не загребли ещё родине служить?

— Не, в следующем году только призыв.

Второй пацан, пошире в плечах и стриженный под расчёску, только с длинной чёлкой тоже поднялся на ноги.

— Привет.

Лицо с юношескими угрями на щеках оказалось незнакомым, но я поздоровался в ответ, а затем указал на шелуху.

— Чё мусорите?

Пацаны переглянулись и заржали.

— Гашеные, что ли? — догадался я.

— Курнули чуток, — подтвердил Саня и предложил: — Будешь?

— Семечек лучше отсыпьте, — попросил я и начал разбирать газету на отдельные листы. — Держите, кульки делайте.

Саня спорить не стал, один лист оставил себе, другой сунул приятелю, и тот заинтересовался афишей кинотеатров.

— Может «Конана-варвара» заценим? Там Шварц. В «России» идёт. Или вот пишут, в «Родине» показ «Дикой орхидеи» продляют по многочисленным просьбам. На вечерний сеанс можно забуриться.

— Колян, не гони. Понимаю ещё в «Аврору» сходить или в «курятник», но не на другой же конец города ехать! Лучше видак возьмём на день и посмотрим! — отмахнулся Саня, отсыпал мне семечек и спросил: — Серый, ты откуда такой загорелый? Где служил?

— В двести первой в Таджикистане.

— И как там? Говорят, русских гонят?

— И не только гонят, оккупанты же типа. Дружба народов в полный рост. — Я поморщился от не самых приятных воспоминаний, сплюнул в газетный кулёк шелуху и сменил тему разговора. — Вы чего здесь трётесь?

Саня жил в соседнем доме и делать ему в нашем дворе было совершенно нечего.

— Мы с Тохой забились встретиться. Сидим, ждём.

Тоха — это Антон Буньков с шестого этажа, двоюродный брат Геры. Он, если и младше этих пацанов, самое большее на год.

Какое-то время мы стояли и лузгали семечки, затем Коля оглядел пустой двор, отложил кулёк с шелухой и стал рыться в лежавшем на коленях пластиковом пакете с изображением букета белых роз. Отыскав там папиросу, он ловко размял её пальцами и выдул табак на газон, раскрыл спичечный коробок с анашой и принялся набивать косяк.

— Вот вы совсем без палева! — фыркнул я и огляделся, но в будний день двор был пуст. Только от теннисного столика доносился перестук мячика, да на спортивной площадке играла в футбол мелюзга.

Саня беспечно рассмеялся, но мигом поскучнел, когда во двор въехал пятидверный синий «москвич-2141», своим приплюснутым видом внешне напоминавший утюг.

— Блин, вот так всегда! Только забьёшь и сразу бакланы на хвост падают! — пожаловался он. — Колян, коробок резче прячь. Не пали нас, Серый, лады?

Я с усмешкой кивнул. «Москвич» остановился у подъезда, со стороны водителя распахнулась дверца и наружу выбрался Гера Буньков собственной персоной. Невысокий и плотно сбитый, в спортивном костюме и с золотой цепочкой на шее он вполне подходил под представление обывателей о типичном рэкетире, хоть славянская физиономия без малейшего намёка на щетину была ничуть не бандитской, да и цепочке определённо недоставало толщины. А что нос набок свёрнут и костяшки сбиты, так для наших мест это скорее правило, нежели исключение из оного. Левую бровь так и вовсе не в драке рассекли, а хоккейной шайбой. Сам и рассёк. Мощно щёлкнул, было дело.

— Ты чего на тачке притащился? — возмутился я. — А пиво как? У меня трубы горят!

Гера досадливо махнул рукой.

— Сказал же — дельце небольшое нарисовалось. Сейчас всё решим. — Он подошёл, поручкался со мной и пацанами, после спросил: — Кумарите?

— Ну да, — кивнул Санёк и поторопил приятеля: — Колян, взрывай уже. Подлечи только.

Паренёк облизнул палец и послюнявил им конец папиросы, потом запалил спичку и глубоко затянулся, заперхался, пытаясь удержать в лёгких дым. Дальше затяжку сделал уже Санёк, от него косяк перешёл Гере. Мой приятель с сомнением глянул на папиросу, но всё же отказываться не стал, а вот я отрицательно помотал головой.