Охота на императора - Сергей Богачев Страница 2

– Опять убеждаюсь, что дурень ты, Мишка… Не в винограде дело, не в изюме, и не в конфектах, что поварские задумали. Фарофонтов не выполнил обещание.

– Так, а что вы до татар тех?! – искренне изумился Говоров, скидывая ливрею. Уж никаких сил не было терпеть – сон брал своё.

– Поживешь с моё – поймёшь. Спи.

Старший камер-фурьер накинул на плечи шинель, прихватил папиросы, и, вопреки всем правилам, отправился на вагонную площадку дышать воздухом, тем более, что за окном показались первые приземистые домики окраин Мелитополя.

– Спички забыл, Матвей Маркович… – Говоров, неоднократно попадавший в немилость к своему старшему, всё же испытывал к нему немалое чувство благодарности.

Попасть в дворцовую прислугу человеку постороннему было практически невозможно. Знания передавались от отца к сыну, служили целыми династиями, начало которым, как у Фарафонтовых, положили еще царские крепостные, а Матвей Маркович однажды заприметил на каретном дворе Мишку Говорова, соседского сына, да и попросил перевести его к себе в подчинение – все же в тепле, да и кухня рядом.

– Чего не спишь-то, Мишка… – голос старика подобрел, но лицо по-прежнему, то ли от сумрачного освещения, то ли от печали его, имело землистый оттенок

– Нельзя так, Матвей Маркович. Нельзя так убиваться! Да что они, винограда не найдут? – Говоров зажег спичку, чтобы дать прикурить старику, но ему это сделать с первого раза не удалось – вагон от неожиданного торможения довольно резко качнулся, и поезд, следовавший и без того тихим ходом, остановился.

– Дай еще… – Фарафонтов, придержав рукой китель, приготовил папиросу.

– Да с дорогой душой, Матвей Маркович, курите на здоровье, – спичка, отдавая огонь табаку, на секунду осветила седые бакенбарды старика и сделала его морщины на лбу особенно глубокими.

– Пойми, Михаил… Они ж без нас, как без рук. Как думаешь, кто-то из Великих княжон себе корсет затянет? Аль государь экипаж запряжет?

– Ну, насчет княжон, я не скажу, я ж не фрейлина, в комнатах их не бывал, – Говоров рассмеялся тем провинциальным смехом, который так не любил Фарафонтов, за что сразу же получил затрещину.

– Прошу-с прощения покорнейше… – с лица Мишки все же не сходила улыбка. – А вот государь, так он что, не мужик, что ли? Не знает, с какой стороны к коню подойти?

– Да знает, конечно… Но не приличествует это царской особе. Нельзя так. У него не о сбруе, у него о делах голова болеть должна. А конфекты те кондитеры придумали для Марии Александровны, дай Бог ей здоровья. Поговаривают, на поправку пошла, скоро домой вернется из Каннов, так они и ломают голову, чем удивить императрицу. [5]

Глубоко затянувшись, Фарафонтов с удовольствием выпустил вниз сизую струю дыма так, как он это делал в молодости, поджав нижнюю губу.

– Чего это мы стоим в этих хамырях? – старший камер-фурьер, свесившись над ступеньками, осмотрел хвост поезда, благо – изгиб пути делал его видимым.

– Ну что может произойти? Да к поезду и не подойдет никто! – Мишка всегда восхищался, что по пути их следования, особенно, в населенных пунктах, вдоль полотна были расставлены полицейские.

– Их дело стоять, моё дело, чтобы пломбы на багажных вагонах были целы, – парировал Фарафонтов, разглядывая другой конец состава.

– Да что там можно приметить в такой темноте? Какие пломбы, Матвей Маркович?

– Ты на мне пенсне или очки когда-нибудь видел? Вот, то-то… А я на охоте глухарю в глаз попадал…

– А что, разве не дробью палили? – моментально расхохотавшись, сострил Говоров.

– А ну, цыц, засранец! Почто я тебя только подобрал с конюшни? Щас крутил бы хвосты кобылам, – гнев старшего камер-фурьера в этот момент показался Мишке несколько наигранным, не то, что в Симферополе.

– Глянь, Матвей Маркович, не иначе, литеру «А» пропускаем… Вперед нас только они ж могут проехать?

В свете прожектора первого паровоза, пролетевшего мимо, Фарафонтов успел разглядеть двери своих багажных вагонов, после чего, удовлетворенно заметил:

– Пломбы на месте. Давай еще спичку… – старший камер-фурьер потянулся за следующей папиросой.

Мимо, практически не притормаживая, по соседнему пути промчались два паровоза и десять синих вагонов с гербами над каждым окном.

– Ну, может, поспешает царь-батюшка, раз так летят… – Мишка с удовольствием ощущал себя причастным к делам государственным и иногда позволял себе проявить свою осведомленность прилюдно, как в этот раз. Следующая затрещина от старика не заставила себя долго ждать.

– Эй, там! На площадке! Чего высунулись? Не положено! – голос из темноты принадлежал, судя по форме, офицеру, сделавшему несколько шагов на свет.

– Ты б милок, так караулил минуток эдак пять назад, а теперича уж поздно выслуживаться… Проехал литерный, – Фарафонтов осадил жандарма, продолжая курить папиросу.

– О вашем поведении будет доложено по инстанциям! – продолжал моложавый голос усача из кустов.

– В рапо́рте своём напишешь – старший камер-фурьер Фарафонтов пломбы на багажных вагонах проверял, пользуясь внезапной остановкой поезда! Запомнил? Фа-ра-фон-тов! – последние слоги своей фамилии разозленный старик кричал изо всех сил, чтобы офицер расслышал её полностью среди лязга вагонов тронувшегося свитского поезда. Нарочито сильно хлопнув дверью, старший камер-фурьер демонстративно оставил последнее слово за собой, после чего, приказным жестом велел Говорову проследовать в купе и занять свое место:

– Пока язык за зубами не научишься держать, Мишка, толку с тебя не будет. Наше дело – смотреть, да прислуживать, а разговаривать будешь, когда спросят.

– Эх, Матвей Маркович… Ежели в отставку вас спровадят по приезду, так уж позаботьтесь, чтобы меня в конюшню обратно. Без вас, сожрут меня во дворце без соли и перца… – расстроенный Мишка повернулся спиной к своему начальнику и погнал от себя злые мысли, чтобы быстрее погрузиться в сон.

Все попытки старика успокоиться и заснуть не увенчались успехом. Он корил себя за то, что такое важное дело доверил Мишке – нужно было самому все перепроверить, подтвердить и убедиться. Теперь с кого спрос – конечно, с него самого. Матвей Маркович в красках представил себе лицо гофмейстера, когда тот узнает, что императрица не оценит вкуса новых конфект, созданных специально к её прибытию во дворец.

На волне этого расстройства Фарафонтов на следующий день просто загонял Мишку по составу, заставив его инвентаризировать весь багаж – в Харькове во время заливки воды в паровозы Говоров бегом отправился с ведомостями в багажный вагон, да там и остался, не успев выбраться до отправления свитского поезда.

«И поделом ему…» – Фарафонтов поймал себя на этой мысли и даже её устыдился, понимая, что годы берут своё и из строгого дворцового служителя он превращается в озлобленного брюзжащего старика, получающего удовольствие от собственной значимости. В любом случае, уже ничего изменить было нельзя. Мишке предстояло ехать в багажном вагоне, среди сундуков и кофров аж до Москвы, в которую они должны были прибыть уже затемно.