Обет без молчания - Ольга Володарская Страница 2

…Зазвонил телефон. Боря глянул на экран. Али.

— Привет, — бросил Боря в трубку, приняв вызов.

— На пиво нет? — ответил ему друг по-русски. Он заучил множество расхожих фраз, а также матерных слов.

— Как дела?

— Пока не родила.

Боря рассмеялся, невзирая на то, что ему было невероятно грустно.

— Ты куда пропал? — перешел на английский Али. — Не звонишь уже несколько дней, а когда мы виделись последний раз, я даже не могу вспомнить.

— Недавно. На вечеринке, устроенной тобой на яхте по случаю рождения Лейлы.

— Она была три месяца назад.

— Надо же, как время летит, — пробормотал Боря. — Ты извини, кореш, — это слово Али, естественно, выучил одним из первых и произносил без акцента, — я весь в работе погряз. Рабом себя не назову, ведь мне отлично платят, но вольным человеком себя тоже не ощущаю.

— Кореш, что случилось? Ты никогда не жаловался…

— Этим утром умерла моя бабушка.

— Пусть Аллах упокоит ее душу. Я скорблю вместе с тобой. — Это он сказал по-арабски, но Боря его понял. — Чем могу помочь?

— Увы, ничем. Я даже напиться с горя в твоей компании не могу — мне вставать утром, чтобы ехать в Аджман. Новый квартал «умных домов» сдается в конце этого месяца, и мы впахиваем по десять-двенадцать часов.

— Ты не поедешь на похороны? — удивился Али.

Он знал, как Боря любит бабушку. Да и в последний путь проводить ближайшего родственника — это святое.

— Не могу. Не отпускают.

— Даже на пару-тройку дней?

— После сдачи объекта хоть на неделю. Я ведущий специалист, и вся ответственность за «ум» квартала на мне. Но я мог бы поручить многое своему заму и контролировать его дистанционно.

— Ты сказал об этом боссу?

— Конечно. Но он ничего не хочет слушать. Тычет меня мордой в контракт, в котором нет пункта о том, что я могу потребовать отпуск на случай смерти ближайшего родственника. Попросить — да. Но в данный момент мое отсутствие может отрицательно сказаться на делах фирмы. Так что… — Боря резко замолчал, потому что понимал — еще слово, и голос задрожит. А он не хотел проявлять слабость даже перед корешом.

— Борис, я отключусь на некоторое время, мне пару звонков надо сделать. Я наберу, как только освобожусь. Хорошо?

— ОК, кореш. Звони в любое время, не знаю, смогу ли сегодня уснуть.

Закончив разговор, Борис швырнул телефон в кресло и отошел от окна. Пометался между спальней и кухней. Выбрал ванную комнату. В ней установлено шикарнейшее джакузи, а он в ней лежал пару раз, и всегда с Фати. Сейчас ему не помешает расслабляющая ванна. Борис пустил воду, бросил ароматной соли. Но когда джакузи наполнилось, а это произошло за считаные минуты, он в нее не полез. И вино, что налил себе в хрустальный бокал, вылил в раковину. Он не хочет любоваться панорамой Дубай-Марины, нежиться в пене, смаковать выдержанное «Совиньон», потому что все это уместно в минуты довольства жизнью. А Боре плохо. Он страдает, и его могло бы отвлечь действие. Если бы большой босс отпустил его, он уже сидел бы в аэропорту в ожидании рейса, а утром был дома. Там мама, сестра с мужем, племянница и… бабуля. А если точнее, ее тело. Старикам не делают вскрытие, если смерть ненасильственная, и позволяют родственникам решать, где они хотят оставить тело до погребения: в специальных «скорбных» местах или дома. Борина родительница и его сестра решили, что бабушка до последнего останется в квартире, где выросла и она, и ее дочь, и внуки…

У нее было чудесное имя — Любовь. Или, как ее называли в семье еще в те далекие времена, когда в проекте не было ни то что Бори, но и даже его мамы, Либе. Отец бабули прошел всю войну, был адъютантом самого маршала Жукова, а в пятидесятых с семьей жил в ГДР несколько лет. Он очень хорошо знал немецкий, учил этому языку и жену, и дочь. Первая противилась. Ей не нравилось, как он звучит, она считала немецкий агрессивным. Да и на кой он ей? Живут на советской стороне Берлина. Если фрицы хотят общаться с победителями, пусть осваивают русский. А Любочка запоминала все слова и выражения. Она еще до переезда в ГДР могла худо-бедно вести диалог. А уж как обосновались в Берлине, так начала шпарить по-немецки не хуже детей дипломатов, что в спецшколе обучались. В освоении немецкого, кроме отца, ей помогал местный мальчишка, с которым она очень сблизилась. Ганс, кажется. Или Хайнц. Он перевел ее имя на родной язык — Liebe, а за ним подхватили мама и папа. Так Любочка и для своих стала Либе.

Семья вернулась в СССР в пятьдесят пятом. Бабушке тогда было четырнадцать (она родилась первого июня, а двадцать второго началась Великая Отечественная война). Через четыре года Либе поступила в МГИМО. По окончании вуза работала переводчиком. Замуж вышла по тем временем поздно, в тридцать. Родила дочь. Супруг был значительно ее старше, чуть ли не вдвое, имел не только сына от предыдущего брака, но и внуков. Поэтому Любочка рано овдовела и больше замуж не вышла. А могла бы. У нее всегда имелись поклонники. Либе с возрастом не утратила ни очарования, ни стройности, ни легкости нрава. Когда лежала в больнице, где ей оперировали сердце, шутила с медперсоналом и отвечала на заигрывания одного из пациентов. Губки подкрашивать также не забывала. И казенный халат из простенького ситца драпировала богатыми шалями или накидками, что привезла из дома.

Либе обожали все члены семьи. Не только кровные родственники: родители, дочь, внуки, — но и зять, муж Бориной сестры Дашутки. Оба жили на ее территории, но не тяготились этим. Правда, немного Любовь Васильевну побаивались. Бабуля не терпела не то что крика, даже разговоров на повышенных тонах. В ЕЕ доме никто не смел ссориться, только решать спорные вопросы путем цивилизованного диалога. А еще нельзя без спроса трогать вещи Либе. Каждая была неприкосновенной.

…Снова затренькал телефон. Звонил Али. Оказалось, что прошло уже больше получаса с того момента, как они закончили разговор.

— В Аджмане тебе во сколько нужно быть? — спросил друг.

— В девять.

— Приезжай к семи, бери помощника. Раньше начнете, раньше закончите.

— А куда мне торопиться?

— На самолет. Тебя отпускают на три дня. Все они будут твоими, если вылетишь завтра же. Но вернись обязательно к сроку, я за тебя поручился.

Боря понял, что Али обратился к эмиру, чтобы тот похлопотал за него. Поступок настоящего друга.

— Кореш, спасибо тебе огромное! — с чувством проговорил Борис. — Ты не представляешь, как для меня важна эта поездка…

— Я тоже обожаю свою бабушку. И когда Аллах заберет ее душу, я прилечу из любой точки мира, чтобы проститься с ней.

— Надеюсь, я успею. Сейчас высокий туристический сезон, и билетов на прямые рейсы может не быть.

— Я тебе не все еще сказал. В Москву ты летишь из аэропорта Шаржи на личном самолете шейха.