Сокол и Ласточка - Борис Акунин Страница 2

Вопрос: кто таков этот Эпин, пишущий почтенной FrauOber-kommerzienrat [1] столь интригующее послание, притом с нелестнойаттестацией в адрес её супруга или, во всяком случае, его хлюпающего носа? Ипочему вдруг по-английски, а не по-немецки?

Ника ещё раз прочитал обращение («My truly beloved Bettina»)и подпись («Your most loving and assured Friend Ėpine»). Любопытно. Оченьлюбопытно.

Ай да тётушка. Загадала загадку!

Но разгадывать загадки было любимейшим занятием и внекотором роде даже источником заработка для Николая Александровича. Поэтомуголоволомки он не испугался, а решил, что попробует совместить плодыобразования (как-никак шесть лет Кембриджа плюс четвертьвековой опыт) сдедуктивными способностями.

Он перечёл документ ещё несколько раз, повертел так и этак,пощупал фактуру бумаги, даже понюхал. Аромат безвозвратно ушедшего времени инепостижимой тайны кружил голову. Безвозвратно ли? Так-таки непостижимой?Случалось же ему прежде поворачивать время вспять и отмыкать замки, ключ откоторых, казалось, навсегда утерян. Что если и теперь удастся?

Осмысление прочитанного, а также осмотр, ощупывание,обнюхивание и облизывание (Фандорин ещё и лизнул тёмное пятно, которое осталосьот давно искрошившегося сургуча) позволяли со значительной степенью вероятностипредполагать следующее.

По профессиональной привычке Ника начал не стекстологического исследования и контент-анализа, а с деталей второстепенных, окоторых, бывает, забываешь, если сразу углубиться в содержание.

Документ долго хранился в связке или папке, крест-накрестперехваченной шнурком (виден вдавленный след). Держали его по соседству сдругими бумагами, более поздней эпохи (на обороте просматриваются фиолетовыеразводы — это от чернил девятнадцатого столетия). Скорее всего, письмо выуженоиз какого-нибудь частного архива. (Почему частного? Да потому что ни штампа, ниинвентарного номера).

Бумага французского производства — такую во времена ЛюдовикаXIV производили на овернских мануфактурах. Письмо, очевидно, дошло до адресата.Во всяком случае, было распечатано в Теофельсе. (Это заключение можно сделатьпо разрезу. В первой четверти восемнадцатого века владельцы замка пользовалисьодним и тем же ножом для бумаги, оставлявшим характерный зигзаг.)

Теперь почерк. Каллиграфический, ровный, почти безиндивидуальных особенностей. Так, вне зависимости от пола, писали отпрыскихороших семей, получившие стандартное «благородное» образование. Можно несомневаться, что мистер или, скорее, мсье (недаром же на Е стоит акцент)Ėpine происходил из дворянского рода и обучался в привилегированномучебном заведении — либо же получал образование дома, что тем более означаетпринадлежность к аристократии.

Лишь после этих предварительных выводов НиколайАлександрович разрешил себе — с бьющимся сердцем — вникнуть в суть послания.

Под аббревиатурой «С.-М.» наверняка скрывается городСен-Мало. Это был главный французский порт эпохи. Там обитали богатейшиесудовладельцы-арматоры, отважные капитаны и свирепые корсары, наводившие страхна английских купцов.

«Ужасный Мулай» — это, конечно, марокканский султанМулай-Исмаил, гроза Средиземноморья. Людовик XIV был единственным изевропейских владык, кого этот кровожадный деспот чтил и с кем поддерживалпостоянные дипломатические отношения. Нет ничего удивительного в том, чтозагадочный Эпин, которому зачем-то понадобилось совершить путешествие вовладения Мулай-Исмаила, был вынужден обратиться к арматору из Сен-Мало. Кромекак на французском корабле попасть в Марокко в 1702 году было невозможно.

Ну, а теперь главное: ради какого «Сокровища» и «Приза»,дороже которого нет на свете, вознамерился Эпин предпринять дальнее ирискованное плавание, да ещё в столь тяжёлое время? На суше и на море уж скорогод, как шла большая резня, вошедшая в историю под названием Войны за испанскоенаследство.

Вот, пожалуй, и всё, что можно выудить из этого листкабумаги. Тётя Синтия наверняка знает что-то ещё. Достаточно вспомнить, какзначительно поглядела она на племянника поверх очков своими небесно-голубымиглазками, как воздела костлявый палец и прошептала: «Возьми и прочти. Я хотеласделать это позже, но после того, что случилось… Ты сам всё поймёшь, ты умныймальчик. А я должна прийти в себя. Выйду через 96 минут» — и величественноукатила на своей коляске в спальню.

Среди прочих чудачеств, старая дама в последнее время ещё иувлекалась нумерологией. Самыми благоприятными числами считала 8 и 12. Сонпродолжительностью в восемь на двенадцать минут должен был полностьювосстановить её физические и нравственные силы, подорванные инцидентом вбассейне.

Четверть часа назад, получив от тёти документ, Ника былслегка заинтригован, не более. Теперь же буквально бурлил от нетерпения. Ждатьещё час двадцать, пока тётушка соизволит выйти и ответить на вопросы? Это былоневыносимо.

Но, зная Синтию, Фандорин отлично понимал: другого выходанет. Ещё никому и никогда не удавалось заставить мисс Борсхед переменитьпринятое решение.

К тому же потрясение действительно было нешуточным. Старушкабезусловно нуждалась в отдыхе.

Николас Фэндорин (так звучало имя Николая Александровича набританский манер) очутился среди пассажиров тринадцатипалубного лайнера«Falcon», [2] следующего маршрутом Саутгемптон — Карибы — Саутгемптон, не посвоей охоте. В «люкс-апартамент» круизного теплохода Нику поместила воля двухженщин, и трудно сказать, с какой из сторон на магистра было оказано большедавления.

Первая из дам приходилась ему двоюродной тётей. Кузинапокойной матери мисс Синтия Борсхед, старая дева, всю жизнь проведшая вкентском поместье, с самого рождения доставляла родственнику массу хлопот. Онабезусловно любила своего «маленького Ники», но, будучи существом взбалмошным иэксцентричным, изливала свою любовь очень утомительными способами. Во-первых,она всегда знала, что он должен делать и чего не должен. Во-вторых, без концассорилась с ним и мирилась, причём в результате ссор «навсегда вычёркиваланеблагодарного из своей жизни», а в результате примирений дарила ему дорогие,но чреватые проблемами подарки.

Два недавних примера.