Запасной инстинкт - Татьяна Устинова Страница 2

– Я звонил тебе в офис, – сказал Иван, словно продолжаяразговор. – Там никто ничего про тебя не знает.

– У меня секретарша идиотка, – признался Троепольскийнеохотно. – Я только что с ней разговаривал и чуть не умер.

Иван Берсенев помолчал.

– Ты сегодня еще будешь на работе?

– Не знаю, а что?

Тут Троепольский вдруг сообразил, что Иван, один из самыхкрупных его клиентов, звонит, очевидно, не просто так, и встревожился.

“Просто так” Иван не звонил никогда, соблюдал некоторуюдистанцию, даже несмотря на Варвару.

– Что-то… случилось?

– Варвара просила передать, что договоры с промышленниками,ты знаешь какие, у нее в компьютере, но не в папке “Договоры”, а в папке“Дизайн”. Она волновалась, что ты станешь искать и не найдешь.

– Спасибо, – осторожно сказал Арсений. “Восьмерка” ползлатеперь в крайнем левом ряду, полосу черного неба загораживал грузовик,тащившийся впереди. – А почему она сама не позвонила?..

– А сама она занята. Разговаривать никак не может.

Только дурак не понял бы, о чем речь. Арсений Троепольскийбыл не дурак, но зачем-то сделал вид, что не понял.

– А она… где?

– Мы… в больнице. Все еще только начинается, и она волнуетсяза дело.

Троепольский помолчал, а потом сказал:

– Ужас какой.

– Это точно, – согласился Иван. – Уже сейчас… страшно, а чтобудет дальше, не знаю.

Тут Арсений спохватился, что будущего отца следует утешать иотвлекать, хотя он один из самых крупных клиентов, и понес какую-то ерундуотносительно того, что все будет хорошо, но Иван Берсенев не стал его слушать.

– Я пообещал ей, что позвоню, и позвонил. И… мне нужновозвращаться.

– Конечно-конечно, – испуганно согласился Арсений, – тыпередавай ей… привет.

– Передам.

– И позвони, как только… Сразу позвони, ладно?

– Попробую.

Арсений опять кинул трубку в соседнее кресло и переполз вправый ряд. Быстрее он не поехал, зато открылось черное небо, подсвеченноегородом, как будто северным сиянием.

Арсений покосился на молчавший телефон.

Как все странно.

Он стоит в пробке с тысячами других страдальцев, смотрит внебо и слушает поганые “бардовские” песни, а кто-то в это время рожает детей.

… Ехал Ваня на коне,

Вел собачку на ремне,

А старушка в это время

Мыла фикус на окне.

“… А старушка в это время… В это время…”

Такой сегодня день. Странный.

Федя, первый зам, не вышел на работу. На телефонные призывыи электронные письма тоже не отзывался. Так уже не раз бывало – Федя, какчеловек исключительного творческого полета, позволял себе и не такое, – но вданный момент ждать, когда у него закончится кризис, или что там у негоначалось, не было никакой возможности. Творческий Федя вчера, уезжая с работы,прихватил с собой коробочку с печатью. Непонятно, как она к нему попала, ибоАрсений все и всегда от Феди прятал – тот тащил в свой громадный засаленныйпортфель, что попадалось ему под руку, а попадалось ему многое. Арсений,несколько раз подряд терявший нужные бумаги, ключи от дома, телефоны и всякоетакое, вскоре стал прятать все от своего первого зама.

С утра печать пропала. Везде искали, не нашли, Федя тоже непоявлялся – с ним еще и не такое бывало! Варвара, все и всегда знавшая, в томчисле и где вторая печать, ушла в декрет. Помочь никто не мог.

Арсений, который отродясь никакими печатями не занимался,полдня тихо бесился за распахнутой дверью своего кабинета – на двери заводскаятабличка, гласившая, что здесь находится “Отдел машин для обогащения”. Он дажетолком не помнил, откуда у него эта табличка, что за отдел?.. Но ему нравилисьвсякие такие штуки, и он искренне забавлялся, развешивая их по стенам.

Печать так и не нашли, и, где взять Федю, тоже не зналникто. У него был некий адрес, по которому он был прописан с сестрой иплемянницей и уже лет десять там не жил, снимал какие-то халупы в спальныхрайонах, хотя заработанного им хватило бы, чтобы купить небольшой домик вдивном местечке под названием “Коста-Браво”. Но Феде было искренне наплевать навсе дивные местечки в мире, вместе взятые. Его интересовала только работа.

Под вечер наконец выяснили, что о местоположении Фединогологова знает единственный человек в конторе – начальник. Начальник, в своюочередь, сообразил, что ни одному водителю, не зная точного адреса, он необъяснит, где повернуть налево, где направо, где чуть наискосок, а потом водвор, а из двора сразу в арку, а из арки до угла, а за углом… Короче, начальникпоехал сам.

Мы едем, едем, едем

С начальником вдвоем…

Мы едем, едем, едем

И песенку поем.

С песенкой тоже не повезло – гитара все бренчала, голос спридыханием выводил что-то про свечу. “Свеча”, ясное дело, была срифмована сословом “горяча”, ни с каким другим по законам этой самой “бардовской” песни онане могла быть срифмована – иначе песня не могла бы считаться вполне“бардовской”.

Как переключить приемник, Троепольский не знал, потому чтообыкновенно, кнопкой, он не переключался.

Поток машин пошел порезвее, то ли дорога стала шире, то лиони поразъехались в разные стороны. Снег все летел, мелкие февральские шарики,будто рассыпанные из гомеопатического пузырька.

“Старуха-зима рассыпала, – вяло подумал Троепольский. –Старая-престарая старуха, невесть от чего лечившаяся гомеопатическимишариками”.

Он повернул налево, потом направо, чуть наискосок, во двор,а из двора сразу в арку, а из арки за угол. Он долго искал, куда бы втиснутьмашину, втиснул, и очень неудачно. Рядом маячила батарея помойных контейнеров,которые невыносимо воняли, и мусор кучами и грудами был навален вокруг, съезжалпочти под колеса машины. Под щегольским итальянским ботинком Арсения что-тоотвратительно захрустело, словно он раздавил скорпиона. Пола светлой курткимазнула по грязному борту ящика, остался коричневый след. Арсений сталотряхиваться и только все размазал.

Стараясь не дышать слишком глубоко, он протиснулся мимоящиков, задрал голову и посмотрел на дом. Черт его знает, то ли второй подъезд,то ли третий.

Арсений решил, что второй, – и ошибся. Только зря лез наверх– лифт то ли работал, то ли не работал, он так до конца и не понял, но ехать нерешился. В предполагаемой Фединой квартире ему открыла какая-то деваха ифыркнула, когда оробевший Арсений осведомился о Феде.