Требуется Квазимодо - Анна Ольховская Страница 2

И вылепил. Утопив в складках щеки левый глаз, заставив вытаращиться правый, вытянув вперед нижнюю губу и втянув внутрь верхнюю…

Красавец, в общем, писаный. Особенно если ко всему вышеперечисленному добавить обритую наголо (чтобы вши раньше времени не загрызли) голову с отросшим «ежиком» грязно-серых волос. Вернее, волосы его скорее всего были черными, с проседью, но сейчас они выглядели порослью неопрятной плесени на покрытой шрамами голове.

Гришаня на цыпочках подкрался к складывавшему на поддон кирпичи бедолаге и резким движением руки выставил перед его глазами зеркало.

Увидев свое отражение, несчастный взвыл, отшатнулся, закрыл лицо скрюченными, похожими на клешни, руками и, упав на пол, забился в истерике, мыча что-то невразумительное.

Белобрысый, захлебываясь от восторга и регоча, отводил его руки-клешни от жуткого лица, вновь и вновь тыкал зеркало чуть ли в нос бедняге, глумливо выкрикивая:

– Свет мой, зеркальце, скажи да всю правду доложи – я ль на свете всех милее? А? Всех румяней и белее?

До тех пор, пока раб не заплакал, тихо и безнадежно.

– Ладно, хватит, – поморщился лысый, вовсе не разделявший веселья своего молодого напарника. – Хорош, говорю! И так народу мало осталось, а ты своими забавами еще одного из строя вывел!

– Ниче, щас я его подыму! – гыгыкнул Гришаня и лениво пнул скорчившегося в позе зародыша мужчину: – Эй, Немтырь, подъем! Хватит отдыхать, чучело! А то щас опять зеркало достану! Ну! Кому сказал!

И он ударил сильнее. Потом – еще круче врезал. Потом – со всей дури, азартно оскалившись.

Но продолжить развлечение парнишке не удалось – он огреб подзатыльник от напарника и, огрызаясь, вынужден был продолжить обход цеха.

Оставив на полу дрожавшую от боли и ужаса жертву.

Они снова и снова к нему приходили. Снова – страх и боль. Всегда только страх и боль. Иногда – сильные, очень, как сейчас, но обычно это была ровная, безнадежно-унылая трясина ставшего привычным кошмара.

Он ничего не помнил, кроме этого кошмара. Кто он такой, откуда, как его имя, есть ли у него семья, кем он был раньше – вообще ничего.

Отсчет его нынешней жизни пошел с медленного, мучительного всплывания на поверхность черной бездны, в которой он пребывал…

Он не знал, сколько времени пробыл в этом безвременье. И как туда попал. Просто свернувшееся в точку сознание вдруг вздрогнуло, словно услышав жалобный крик кого-то очень близкого, самого родного, самого любимого…

И точка сознания запульсировала в ответном крике. И начала расти, хотя это было невозможно. Так, во всяком случае, выла и рычала бездна: «Невозможно!» – сдавливая его сознание со всех сторон. Она не только давила, она еще и рвала когтями, и хлестала щупальцами, и грызла, грызла, грызла разум и сознание жертвы, выполняя приказ Хозяина.

И почти выполнила этот приказ, оставив от его разума жалкие ошметки…

Но только – почти. Потому что в каждом из обрывков сознания сохранилось общее ядро. Как в любой живой клетке. Из которых состоит любой организм.

И к моменту окончательного возвращения на поверхность реальности из разбросанных обрывков и клочков сложился новый организм, вернее – новый разум. Пусть изувеченный, пусть маленький, почти ни на что не годный, но – разум. С пылающей в самом центре одной-единственной мыслью:

ОН ДОЛЖЕН СПАСТИ.

Кого, зачем, от чего спасти – этого он не знал. Он вообще ничего не понял, когда реальность окончательно разрешила ему вернуться из небытия.

Потому что трудно понять что-либо, с размаху погрузившись в океан боли. Дикой, невыносимой боли во всем теле. Словно чудовищная судорога свела не одну мышцу, а сразу все. И отпускать их боль явно не собиралась.

Он едва сдержал крик, перешедший в глухой стон. Зачем он это сделал – он понятия не имел. Изувеченное сознание пока что не в состоянии было что-либо решать, думать, анализировать, сейчас им руководили лишь инстинкты. Звериные инстинкты, когда-то позволившие человеку выжить в первобытном мире.

Именно они и заставили его сдержать крик. А затем пришло желание: открыть глаза и осмотреться.

Молчи, затаись, слушай!

Он послушно выполнил приказ, хотя сделать это было невыносимо трудно – боль буквально выворачивала его наизнанку.

И не зря он сдержался, как оказалось.

Над головой его что-то скрипнуло, и в легкие ворвался поток свежего воздуха – вдруг обнаружилось, что до этого момента он дышал спертой вонючей смесью, в которой было больше паров бензина, чем кислорода.

Его весьма бесцеремонно перевернули, а затем жесткие пальцы приподняли его веко.

– Ну как? – поинтересовался незнакомый мужской голос. Говорил, похоже, какой-то молодой мужчина. – Неужели очнулся?

– Нет, конечно, – уверенно произнес другой голос, принадлежавший мужчине постарше. Смутно знакомый голос, от звука которого пришедшему в себя человеку захотелось с рычанием вцепиться в глотку его обладателя. – Это в принципе невозможно, в этом теле больше нет разума, нет личности. Я уничтожил ее. Вернее, его. Кирилла Витке больше не существует, ясно?

– Но точно так же вы говорили, что это тело больше ничего никогда не почувствует, а он застонал!

– Скорее всего, это была рефлекторная реакция телесной оболочки – на толчок. Машину сильно подбросило, я сам едва язык не прикусил! Ты бы, Сергей, лучше поаккуратнее водить научился!

– Да я и так аккуратно, просто темно очень. С тех пор как мы с федеральной трассы свернули, не дорога началась, а полный отстой! Ни одного фонаря, приходится полагаться только на свет фар, а в этом свете всех колдобин никак не различить!

– Ты же ездил сюда днем, на рекогносцировку! Все должен был изучить!

– Можно подумать, Петр Никодимович, я сюда приезжал, чтобы подробный план местных грунтовок составить! Мне, смею напомнить, было чем заняться!

– Ладно, не ворчи. Ты молодец, не спорю, все сделал как надо. И со свиньями… это ты изящно придумал. Откуда такой полет фантазии?

– А, в каком-то боевичке «штатовском» видел – там тело чересчур любопытной девки как раз свиньям и скормили. Я еще удивился тогда – хрюшки разве мясо едят?

– Едят, Сережа, они все едят. Так что опознать нашего красавчика будет очень сложно.

– Кстати, а зачем нам это?

– Что?

– Ну, чтобы его трудно было опознать? К чему такие сложности? Нам ведь обратное требуется – чтобы никто не усомнился в зверском убийстве именно Кирилла Витке! Совершенного его любовницей.

– Да, вот только сложно будет объяснить причины такого состояния тела погибшего, – над головой жертвы что-то снова стукнуло, голоса стали глуше. Правда, ненадолго – говорившие переместились вперед, и слышимость опять улучшилась. Тип постарше продолжил: – А нам разве хочется, чтобы у следствия возникли ненужные вопросы?