Проповедник - Камилла Лэкберг Страница 2

— Пока, малыш. Пожалуйста, веди себя хорошо с мамой, а я скоро вернусь.

Он чмокнул ее в щеку и заторопился прочь. Эрика, вздыхая, слезла с кровати и оделась. Вся ее нынешняя одежда была просторной, как палатка, и ей сейчас особенно не приходилось выбирать, что носить. Чтобы лучше разобраться в теме материнства, она прочитала кучу книг для будущих мам и пришла к выводу, что, по ее разумению, всех тех, кто пишет о радостях беременности, надо взять за шкирку, вытащить на площадь и публично выпороть. Бессонница, боли в ногах, разрывы, геморрой, потливость, по большей части сильные гормональные нарушения — вот это уже больше похоже на правду жизни. Помимо прочего, Эрика полыхала так, будто у нее внутри черти швыряли уголь в топку. Недовольно бормоча себе под нос, она медленно спустилась по лестнице, желая поскорее выпить первую за день чашку кофе, в надежде, что он поможет ей взбодриться и туман перед глазами будет не такой густой.

К тому времени, когда Патрик прибыл на место, там вовсю развернулась бурная деятельность. Подножие Кунгсклюфтан было ограждено туго натянутой желтой лентой, и он насчитал три полицейские машины, плюс еще одна — «скорой помощи». Криминалисты из Уддеваллы уже вплотную занимались своей работой. Патрик очень хорошо знал, что ни в коем случае нельзя мешать криминалистам и лезть прямо на место преступления. Такие вещи — типичная ошибка начинающего полицейского, и эту ошибку, естественно, не преминул сделать его шеф комиссар Мелльберг, расхаживающий сейчас среди экспертов. Они с отчаянием глядели на его ботинки и одежду, которые в этот момент подбавляли тысячи частичек и волокон ткани к месту преступления и усложняли их деликатную работу. Патрик остановился перед желтой полицейской линией, не пересекая ее, и помахал оттуда Мелльбергу. Комиссар, к явному облегчению криминалистов, оставил их наконец в покое и перешагнул через ограждение.

— Привет, Хедстрём.

Тон был доброжелательным, почти сердечным, что заставило Патрика удивиться и насторожиться. На какой-то момент ему даже показалось, что Мелльберг собирается обнять его, но, слава богу, только показалось. Шеф совершенно преобразился. А ведь еще неделя не прошла с начала отпуска Патрика. Но этот Мелльберг казался совсем другим и ничуть не походил на того хмыря, что неделю назад бурчал из-за стола с кислой миной, что отпуск не ко времени и неплохо бы его отложить.

Мелльберг истово потряс руку Патрика и хлопнул его по спине.

— Ну и как там дома дела? Как курочка на сносях, скоро разродится?

— Говорят, что не раньше чем через полтора месяца.

Патрик по-прежнему не мог понять причину такого внимания к своей персоне со стороны Мелльберга и, вообще, чему шеф так радуется, но унял любопытство и вместо этого предпочел сконцентрироваться на задаче, ради которой его, собственно, сюда и вызвали.

— Ну и что вы здесь обнаружили?

Мелльберг с заметным усилием согнал с лица лучезарную улыбку и махнул рукой в направлении затененного пространства между скалами.

— Мелкий пацанчик шести лет драпанул рано утром из дома, пока родители спали: собирался он, ясное дело, в рыцаря среди камней поиграть, но вместо этого доигрался до мертвой женщины. Так что он ее и нашел. Родители позвонили нам. Вызов поступил в шесть пятнадцать.

— А когда криминалисты начали осматривать место преступления?

— Они приехали где-то с час назад. Сначала появилась «скорая», но врачи сразу определили, что медицина тут бессильна и помощь ей уже ни к чему. Так что после этого эксперты могли начать работу. Знаешь, что я тебе скажу: такой капризный народ… Я хотел только глянуть, что и как, а они, представляешь, прямо грубить стали. Ну да, понятно, если целыми днями ползаешь на коленках и разную ерунду пинцетом собираешь, то может и крыша поехать.

Вот теперь Патрик вновь узнавал своего шефа. Такой Мелльберг был намного больше похож на себя. Патрик из собственного опыта знал, что бесполезно возражать, поправлять или пытаться как-то повлиять на представления Мелльберга. Гораздо легче и проще впускать его слова в одно ухо и выпускать в другое.

— Что мы о ней знаем?

— На настоящий момент ничего. На вид приблизительно лет двадцать пять. Единственная шмотка при ней, которая хоть что-то, может быть, и подскажет, это сумка, а так она совсем голая, как селедка. Что еще сказать? Очень приличные сиськи.

Патрик прикрыл глаза, мысленно повторяя про себя раз за разом, как мантру: «Недолго осталось ждать, он скоро выйдет на пенсию. Недолго осталось ждать, он скоро выйдет на пенсию…»

Мелльберг невозмутимо продолжал:

— На первый взгляд явных признаков, указывающих на причину смерти, не видно, но обошлись с ней довольно-таки зверски: синяки по всему телу и порезы — похоже, лезвием ножа. Да, вот еще что: она лежит на сером шерстяном одеяле. Патологоанатом здесь, он ее осмотрел, так что, наверное, предварительное заключение мы сможем получить довольно скоро.

— А у нас не было никаких заявлений о пропаже кого-нибудь ее возраста?

— Нет, ничего похожего, по крайней мере, в последнее время — ни у нас, ни поблизости. Ну, вообще-то вроде заявляли недавно о пропаже одного малого, но оказалось, что ему осточертело торчать в доме на колесах возле своей бабы. Он слинял и закрутил с одной птичкой, которую подцепил в «Галере».

Патрик увидел, что группа вокруг тела приготовилась осторожно поднять и положить его в специальный мешок для перевозки трупов. На руки и ноги жертвы, согласно правилам, были надеты пластиковые пакеты, для того чтобы сохранить возможные следы и улики. Криминалисты из Уддеваллы слаженно, с привычной ловкостью опустили тело женщины в мешок. Потом они взялись за одеяло, на котором ее нашли, и тоже упаковали в пластик, чтобы позже тщательно изучить.

Изумленное выражение на лицах экспертов и то, как они внезапно замерли, подсказали Патрику, что они наткнулись на что-то неожиданное.

— В чем дело?

— Ты, наверное, не поверишь, но они обнаружили там два черепа и человеческие кости. Насколько я могу судить по количеству, их хватает примерно на два скелета.

Лето 1979 года

Ее велосипед здорово мотало из стороны в сторону, когда она ехала, возвращаясь домой ночью на Иванов день. Празднование оказалось намного более бурным, чем она предполагала. Но это не играло никакой роли. Она ведь, в конце концов, взрослая и может делать, что хочет. А больше всего она хотела хоть на время оторваться от ребенка. От ребенка — с его постоянными криками, требованиями внимания и ласки, которых она не могла ему дать. Она сама виновата в том, что по-прежнему вынуждена жить у матери, а эта ведьма едва позволяла ступить за порог, хотя ей уже исполнилось двадцать. Она просто чудом смогла удрать из дома, чтобы повеселиться и отпраздновать Иванов день.

Если бы не этот ребенок, она могла бы жить для себя, как сама захочет, и зарабатывать собственные деньги. Она могла бы уходить из дома, когда вздумается, и возвращаться в любое время, когда заблагорассудится, и никто не совал бы нос в ее дела. Но с ребенком ничего не выйдет. Ей вообще хотелось избавиться от ребенка: где-нибудь оставить или куда-нибудь отправить, но старая карга не позволит. Так что теперь приходилось расплачиваться за свою ошибку. Если бы даже ей и хотелось ребенка, то разве смогла бы она сама о нем позаботиться?