Тщательная работа - Пьер Леметр Страница 2

Камиль уселся за стол и машинально выбрал один из десятка карандашей в изящном стеклянном стакане, подарке Ирэн. Поднял глаза на Алису. На самом деле Алиса вовсе не уродина. Скорее хорошенькая. Тонкие, чуть расплывчатые черты, на которых уже сказались и небрежность обращения, и бессонные ночи. Пьета, скорбящая Богоматерь. Она походила на копию античной статуи.

— И как давно ты работаешь на Сантени? — спросил он, одной линией набрасывая в блокноте очертания ее лица.

— Я на него не работаю!

— Хорошо, скажем, года два. Ты на него работаешь, а он тебя обеспечивает, так?

— Нет.

— А ты что, вообразила, тут дело в любви? Ты так себе это представляешь?

Она уставилась на него. Он улыбнулся ей и снова сосредоточился на рисунке. Повисла долгая пауза. Камиль вспомнил фразу, которую часто повторяла мать: «В теле модели всегда бьется сердце того, кто ее рисует».

Еще несколько карандашных штрихов, и в блокноте возникла иная Алиса, моложе той, что сидела перед ним, такая же скорбная, но без фингала. Камиль поднял на нее глаза и, казалось, принял решение. Алиса смотрела, как он подтаскивает стул поближе к ней и забирается на него, словно ребенок, так что ноги болтаются в тридцати сантиметрах от пола.

— Можно покурить? — спросила Алиса.

— Сантени влип в полное дерьмо, — продолжил Камиль, будто ничего не слышал. — Все его ищут. Уж кому, как не тебе, это знать, — добавил он, кивая на ее синяки. — Не очень-то приятно, верно? Не лучше ли, чтоб мы нашли его первыми, как полагаешь?

Алису, казалось, гипнотизировали ноги Камиля, раскачивающиеся, как маятник.

— Ему не хватит связей, чтобы выпутаться. Лично я даю ему пару дней в лучшем случае. Но и у тебя связей не хватит, они тебя снова найдут… Где Сантени?

Упрямый, надутый вид, как у ребенка, который знает, что делает глупость, и все равно ее делает.

— Ну ладно, я тебя выпущу, — проговорил Камиль, как бы обращаясь к самому себе. — И надеюсь, что в следующий раз я тебя увижу не на дне мусорного бака.

Тут-то и появился Арман:

— Только что нашли Марко. Вы были правы, выглядит он паршиво.

Камиль с деланым удивлением уставился на Армана:

— И где же?

— У него дома.

Камиль удрученно глянул на коллегу, сраженный столь буйной игрой воображения: Арман экономил даже на собственных извилинах.

— Вот и ладно. Тогда девчонку можно отпустить, — заключил он, спрыгивая со стула.

Легкий приступ паники, затем:

— Он в Рамбуйе, — выдохнула Алиса.

— А, — равнодушно произнес Камиль.

— Бульвар Делагранж, восемнадцать.

— Восемнадцать, — повторил Камиль, словно сам факт проговаривания этого простого номера избавлял его от необходимости благодарить молодую женщину.

Алиса, так и не получив разрешения, достала из кармана мятую пачку сигарет и прикурила.

— Курить вредно, — заметил Камиль.

Камиль дал знак Арману немедленно выслать на место группу, и в этот момент зазвонил телефон.

На том конце провода послышался срывающийся голос Луи, казалось, он задыхается.

— Мы застряли в Курбевуа…

— Рассказывай… — лаконично велел Камиль, берясь за ручку.

— Нас предупредили утром анонимным звонком. Я на месте. Это… не знаю, как сказать…

— А ты попробуй, там разберемся, — с некоторым раздражением прервал его Камиль.

— Кошмар, — выговорил Луи. Голос его дрожал. — Настоящая бойня. Такое нечасто увидишь, если вы понимаете, что я имею в виду…

— Не совсем, Луи, не совсем…

— Это ни на что не похоже…

Его линия была занята, и Камиль направился в кабинет комиссара Ле-Гуэна. Коротко стукнул в дверь и зашел, не дожидаясь ответа. Некоторые двери были открыты для него в любое время.

Ле-Гуэн — крупный мужчина, лет двадцать просидев на различных диетах, не потерял при этом ни грамма веса, но приобрел долю слегка подувядшего фатализма, что отражалось как на его лице, так и на всем облике. Камиль наблюдал, как с годами он мало-помалу приобретал повадки развенчанного государя с соответствующе удрученным видом и унылым взглядом на окружающий мир. С первых же слов Ле-Гуэн прервал Камиля, из принципа заявив, что у него «нет времени». Но, узнав некоторые подробности, комиссар все же решил лично отправиться на место происшествия.

По телефону Луи сказал: «Это ни на что не похоже…» — и Камилю это не понравилось: его заместитель по натуре не был паникером. Напротив, иногда он проявлял раздражающий оптимизм, и Камиль не ожидал ничего хорошего от этой непредвиденной вылазки. Пока за окном машины мелькали окружные бульвары, Камиль Верховен невольно улыбался, думая о Луи.

Луи был блондином с косым пробором и этакой чуть непослушной прядью, которую поправляют движением головы или небрежным, но отработанным жестом, являющимся генетическим признаком отпрыска привилегированных классов. С течением времени Камиль научился различать сигналы, которые несла эта прядь, вернее, то, как ее поправляли: то был истинный барометр чувств Луи. В варианте «правой рукой» откидывание пряди означало всю гамму от «Держи себя в руках» до «Так нельзя». В варианте «левой рукой» она означала затруднение, смущение, робость, растерянность. Если приглядеться к Луи, совсем нетрудно было представить его на первом причастии. С той поры в нем еще сохранилась вся свежесть молодости, вся ее прелесть и уязвимость. Одним словом, Луи был существом элегантным, стройным, деликатным и вызывающим глубокое раздражение.

А главное, Луи был богат. Со всеми атрибутами истинно богатых: определенной манерой держаться, определенной манерой говорить, произносить слова и выбирать их — короче, всем тем, что прилагается к продукту, отлитому в форме, хранящейся на самом верху этажерки с этикеткой «Богатенький Буратино». Прежде всего Луи получил прекрасное образование (юриспруденция, экономика, история искусств, эстетика и психология — всего понемногу), следуя собственным предпочтениям, блистая во всем и относясь к учебе как к тому, что делаешь для души. А потом что-то произошло. Насколько понял Камиль, это было нечто вроде ночи Декарта [2]вкупе с грандиозной пьянкой, смесь рациональной интуиции и односолодового виски. Луи представил себя и свою жизнь — роскошная шестикомнатная квартира в Девятом округе, тонны книг по искусству на полках, коллекционный фарфор в буфетах из канадской березы, арендная плата за недвижимость, даже более надежная, чем зарплата высокопоставленных чиновников, визиты в Виши к маме на отдых, любимые столики во всех ближайших ресторанах. И испытал чувство внутреннего неприятия, столь же странного, сколь и внезапного, настоящее экзистенциальное сомнение, которое любой другой, кроме Луи, сформулировал бы одной фразой: «Какого хрена я тут делаю?»