По лезвию ножа, или В погоне за истиной - Максим Окулов Страница 2

Я приехал в Москву в июне 1987 года. Будучи коренным ленинградцем, я видел столицу впервые и, надо сказать, она произвела на меня огромное впечатление. Особенно поразили меня, вчерашнего школьника, Воробьевы горы, где мне и предстояло учиться. Ах, как я завидовал иногородним абитуриентам, приехавшим в сопровождении родителей! Они были словно за каменной стеной. Мне же приходилось рассчитывать лишь на свой весьма скромный жизненный опыт. Позади была размолвка с отцом, потомственным ленинградским военным — полковником, начальником кафедры военного института имени Можайского. Когда-то я очень любил своего отца, сейчас, наверное, люблю еще сильнее. Однако в наших отношениях произошел серьезный раскол после смерти мамы. Мне было тогда двенадцать лет. Мама была моим самым близким и любимым человеком — и вдруг эта дикая и нелепая смерть… Папа сначала много пил, а потом успокоился и стал приводить в дом незнакомых женщин. Я так и не смог понять отца, предавшего с моей точки зрения память мамы. Наперекор отцу я не стал поступать в военное училище, из-за него же поехал поступать в московский университет, чтобы не оставаться дома и не видеть ненавистных мне особ, лихо орудующих утром на кухне, где еще сохранилось тепло маминых рук.

Лето 87-го выдалось сухим и теплым. Поезд отправлялся с Московского вокзала «северной Венеции» ровно в 20.00. В 19.40 я уже разместил небольшую спортивную сумку под нижней боковой полкой и вышел на перрон. Я важно достал из кармана пачку «Космоса» и закурил. Дым щекотал горло и щипал глаза. Дело в том, что я начал покуривать в начале десятого класса. Делать это приходилось тайно, с самыми серьезными мерами предосторожности — отец был ярым противником курения, да и в школе меня бы не поняли ни учителя, ни одноклассники, поскольку отличник, «гордость школы» Денис Заречин, чья слегка полноватая физиономия украшала школьную доску почета, не мог курить по определению. Однако от этого желание скорее войти во взрослую жизнь было еще острее, тем более, что я никак не был из разряда «молодых да ранних». Отношения с противоположным полом складывались сложно, точнее — никак не складывались, но желание и фантазии были огромны…

После нескольких затяжек голову посетил легкий туман, во рту образовалась характерная горечь, но чувство стремительного роста в собственных глазах заставляло продолжать курить, как казалось, с легкой небрежностью. В этот момент и появилась на платформе эта необычная компания. В шестидесятые таких людей называли хиппи. Длинные волосы, потертые джинсы и свободные свитера, необычный жаргон, марихуана и сексуальная раскованность, а главное — ощущение полной свободы, с которой, или в которой, жили эти люди, — все это делало их абсолютно недосягаемыми в моих глазах. Как хотелось мне, школьному зубриле, заумному «ботанику», жить такой жизнью, общаться с интересными людьми, стать причастным к кругу «избранных и независимых»!..

Она сильно выделялась из всей компании. Невысокого роста, тоненькая и изящная блондинка была вообще будто не из этого мира. Милое юное личико, гладкая белая кожа и удивительные густые длинные волосы пшеничного цвета, распущенные по хрупким узким плечам. Было видно, что она старалась внешне походить на своих приятелей — те же потертые джинсы, широкий свитер и матерчатая лента вокруг головы. В то же время ее одежда была более опрятной и дорогой, по ней чувствовался хороший вкус и приобщенность к государственным закромам в виде закрытых магазинов. Впрочем, это я сегодня могу подобным образом анализировать события десятилетней давности, а тогда эта девушка просто очаровала меня в один миг. Это была моя первая серьезная влюбленность. Компания остановилась около моего, так что я начал слышать отдельные фразы разговора. Мой взгляд был намертво прикован к очаровательной незнакомке, а губы сами собой делали частые глубокие затяжки.

— Хэй! Пипл! Вы еще здесь? Марша! Я чуть не опоздал! — по перрону бежал молодой парень в форме сержанта военно-воздушных сил. Он подбежал к незнакомке, с которой я не сводил глаз, сгреб ее в охапку и стал жадно целовать. Да, конечно, у такого неземного создания и имя должно быть соответствующее. Марша… Марша Прейскотт — героиня романа Артура Хэйли «Отель» — мгновенно всплыла в моей памяти. Меня пронзила ужасная ревность, я не мог двинуться с места, но и смотреть на поцелуи этой пары было невозможно. Я опрометью кинулся в вагон, сел на свою полку и начал страдать, отпуская жуткие проклятия в адрес своей внешности, лишних десяти килограммов веса, а также ужасающей робости и скромности, которая никогда не позволит мне познакомиться с такой очаровательной девушкой. Промаявшись минут пять, я снова выскочил на перрон — в первый раз по-настоящему захотелось закурить.

Компания негромко пела битловскую «Желтую подводную лодку», отхлебывая поочереди из горлышка передаваемой по кругу бутылки белого болгарского сухого вина. Сержант нежно обнимал Маршу за плечи и старался встать чуть подальше от всей компании. Казалось, он чувствует себя неловко. Словно подтверждая мои мысли, раскованного вида девица обратилась к нему:

— Не, ну я балдею! Чувак откровенно тусуется, но при этом дико стебается своего милитаристского вида!

— Карла, отстань от Алена! — пробасил парень, очевидно, являвшийся лидером в этой компании.

— Поезд номер 156 «Санкт-Петербург — Москва» через 5 минут отправляется с третьего пути, — прогнусавил механический голос. Народ вокруг засуетился, проводница начала обход вагона, отправляя провожающих на платформу, и я пошел на свое место, чтобы не видеть прощальных поцелуев прекрасной незнакомки с сержантом по прозвищу Ален.

Состав плавно тронулся, и компания провожающих стала приближаться к моему окну. Я не видел того, как девушка по имени Марша бежала по вагону, чтобы помахать на прощание своим друзьям, не видел и того, как она решила остановиться именно у моего окна. Резко затормозив, она прильнула к окну, ее сумка, висевшая на плече, больно стукнула меня по затылку. Я инстинктивно подался вперед и коснулся щекой удивительно пахнущего теплого тела под поднявшимся вверх свитером. Марша стояла, перегнувшись через стол моей боковой полки, прильнув к стеклу и строя забавные рожицы. Мои щеки вмиг запылали, я отпрянул назад, стукнувшись затылком о заднюю стенку, и смущенно отвернулся, глядя в противоположное окно.

— Извини, больно я тебя? — услышал я прямо-таки детский голос. Марша смотрела на меня своими чистыми голубыми глазами, ее губы тронула легкая улыбка.

— Нет, что вы! Совсем не больно, я даже не заметил, — заикаясь, выдавил я из себя.

— Ну, конечно! Не заметил! — зазвучал звонкий серебристый смех. — И давай без этих «вы», о’кей?

— О’кей, — растерянно произнес я.

Девушка присела напротив и стала задумчиво смотреть в окно на проплывающий мимо городской пейзаж.

— Не принесешь водички? — с трудом расслышал я тихий голос моей юной спутницы.

— К-конечно.

Проводница в нашем вагоне оказалась на редкость приветливой, без вопросов дала мне стакан, в который я набрал противную теплую жидкость, называемую «вода питьевая».

Марша по-прежнему смотрела в окно. В ее взгляде читалась явная тоска, которую я принял за грусть от разлуки с любимым сержантом. Увидев меня, она улыбнулась, с благодарностью взяла стакан с водой и залпом осушила его.