Женщина-ветер - Анна Данилова Страница 2

Интересный случай произошел с нами в одном маленьком волжском городке, куда нас пригласила ее однокурсница. Пригласила, да и бросила. Сначала мы шестнадцать часов маялись в душном поезде до областного центра, потом мчались в жарком огромном «Икарусе», она нас встретила, накормила обедом, привела на местный, изумительной красоты и чистоты пляж и бросила. Просто ушла, прихватив с собой подстилку, словно что-то вспомнив или, наоборот, забыв… Очень странная особа. Мы долго лежали еще на песке, играя в карты и поглядывая по сторонам, но никого интересного (это был обычный небольшой городской пляж с визжащими и плещущимися в воде детьми, играющей в волейбол загорелой молодежью и поджаривающимися на солнце скучающими одинокими дамами), за исключением человека-орангутанга (молодого высокого армянина, заросшего густой черной шерстью), не приметили. Утомившись и проголодавшись, мы решили сначала вздремнуть, а уж потом тащиться на автовокзал со слабой надеждой сесть в какой-нибудь проходящий автобус, который довез бы нас до областного центра, где мы надеялись снять номер в гостинице. Мы были очень молоды и не особенно-то переживали по поводу нашей временной неустроенности. Уж в крайнем случае заявились бы к нашей странной приятельнице и завалились бы спать у нее.

И вдруг перед нами выросли две мужские фигуры. Удивлению нашему не было предела, когда выяснилось, что они тоже из Москвы. Один из них Захар, начинающий хирург (в этом городке у него живет и работает отец, также хирург), а другой Марк, адвокат. Они были в отпуске и намеревались провести эту ночь в районной больнице, подежурить вместо отца Захара. Они пригласили нас с собой, и мы восприняли это как подарок судьбы. Что может быть интереснее, чем провести ночь в хирургическом отделении почти деревенской больницы, да еще и с двумя москвичами! Для начала мы поужинали в кафе блинами с мясом и компотом, после чего, уставшие от безделья, жары и свежего воздуха, намаявшиеся в чужом городе, благополучно добрались до расположенной на самой окраине города больницы. Белые одноэтажные корпуса были огорожены ярко-зеленым, свежевыкрашенным металлическим заборчиком. Вокруг этого маленького клинического городка расположилось несколько двухэтажных новых коттеджей, а за ними – лес и Волга с орущими гортанным фарфоровым тремоло лягушками…

Я вышла из тюрьмы… Остались позади ненавистные мне мощные ворота… Я стояла и со смешанным чувством тревоги и надежды ждала чего-то… Жара. Духота. Кто был в тюрьме, тому не надо объяснять, что значит человека отпустили на свободу… Как дикого зверя в лес. Мне бы теперь добраться до Москвы, а до этого – помыться, привести себя в человеческий вид… Как же пожалела, что состригла свои длинные золотые волосы. Но как я там, за решеткой, в камере, набитой моими товарками, ухаживала бы за своим богатством? Где бы находила шампуни, бальзамы, фен? Ко мне ведь никто не приходил, за исключением Марка… Но разве нам с ним было до моих волос? Что бы с ними стало за семь отпущенных мне правосудием лет? Выдрали бы в жестокой драке (я теперь знаю, как дерутся женщины, так и норовят схватить за волосы, изуродовать лицо или бьют в низ живота), или, в лучшем случае, они сами очень скоро за отсутствием нормального питания, витаминов и хороших шампуней все вылезли бы.

Я стояла и смотрела на дорогу. В джинсах, растрепанная, в сандалиях на босу ногу, красной майке, одолженной мне одной из сокамерниц (меня привезли в порванной одежде, кажется, я сильно брыкалась)… Беатрисс, спасибо тебе, подружка, за нож в кармане куртки… Но я не выдам тебя, не бойся…

Вот так в этом маленьком волжском городке мы познакомились с Захаром и Марком. Нас было четверо в ординаторской. Сначала мы просто пили пиво. Все, кроме Захара. Потом привезли парня – разбился на мотоцикле – со сломанной ключицей и срезанной пяткой. Мы с подвыпившей Беатрисс ввалились в перевязочную и смотрели, как Захар заливает раны перекисью, слушали, как матерится вдрызг пьяный горе-мотоциклист, а затем, уже после полуночи, в ординаторскую, где мы ели копченых жирных лещей, запивая прохладным пивом, заглянула медсестра и сообщила, что привезли больного с аппендицитом.

Толстый, грязный крестьянин, в бешеном темпе подготовленный к операции, лежал на столе и тоже матерился. Все вокруг матерились. Захар обложил коричневую от йода поверхность живота своего пациента марлевыми стерильными повязками и достал скальпель… Беатрисс моя грохнулась в обморок. Марк унес ее, я же продолжала наблюдать… Но когда из разреза полезли желтые мягкие полоски жира, и у меня закружилась голова…

Ближе к трем часам ночи в ординаторской, пропитанной запахами пива и лекарств, откуда-то появились бисквиты и чай. Я смотрела на Беатрисс, она – на меня. Глаза ее спрашивали: ты с кем хочешь быть, с Марком или Захаром? Я сразу выбрала Марка, когда еще только увидела их там, на пляже, но, зная сложный характер своей подружки, пожала плечами, уступая ей право выбора. В любом случае это всего лишь развлечение, игра, очередная веселая ночевка…

Если бы я тогда выбрала Марка, она сразу же стала бы заигрывать с ним, сначала тонко, умно, изящно, лениво, а потом грубо, вульгарно, так, как это любят мужчины, когда знают, что больше не увидят эту женщину…

– Захар, он… У него такие руки… Как представлю, что он ими только что резал человека, меня сразу заводит… – говорила она, мечтательно закатив глаза к потолку.

Я смотрела на Беатрисс, на лбу ее выступил пот, ноздри трепетали в предвкушении любви, темно-зеленые глаза ее сделались еще темнее, стали почти черными, а волосы закрутились тугими локонами вокруг разрумянившегося лица. Она была так красива в эту минуту, моя подружка, что я мысленно отдала ее и Марку, и Захару…

– Мне тоже нравится хирург, – прошептала я, делая вид, что забыла, как его зовут.

…Я все еще стояла возле ворот и жмурилась на солнце. Дышала полной грудью. А в ушах стоял ее крик, крик моей Беатрисс:

– Белка, открой, немедленно открой!.. Проснись! Открой, я убила мужа, я убила Захара, убила… – скреблась она под моей дверью в половине четвертого утра. – Белка, помоги мне, не бросай меня, мы должны его спрятать… Он не дышит. Я ударила его в живот и, кажется, в грудь, где сердце… не бросай меня, я не хочу в тюрьму, ведь ты же не бросишь меня?

Мягко шурша шинами по гравию, остановилась подле меня длинная черная машина. Пыльная, но дорогая. Как в кино! Опустилось стекло, и мужская рука, волосатая, белая, холеная, протянула мне конверт и телефон.

Я, как и подобает правилам киношной игры, взяла телефон, сунула большой и тяжелый конверт под мышку, но, даже понимая, что все ждут звонка, все равно вздрогнула, услышав переливчатый сигнал. Включила. И сразу же раздался голос Беатрисс:

– Белка, поздравляю… – голос тихий, придушенный.

– Привет, Беатрисс, – хрипло, волнуясь, ответила я. – Что скажешь, подружка?

– Там, в конверте, деньги. Не очень уж много, но на первое время хватит… Я не хочу, чтобы ты ненавидела меня, чтобы искала, мстила, не хочу, чтобы ты убила меня… Ты же и так все поняла. Если хочешь, приезжай, я буду ждать тебя еще три дня на старой квартире… С ума сойду от волнения в ожидании… Но не надо, а…