Правда о первой ночи - Анна Данилова Страница 2

Одного не понимала я – что делает эта девица здесь, в кафе, каждый день появляясь примерно в одно и то же время, после трех? Пьет кофе, это ясно, я сама нарочно зашла в это кафе и села за соседний с ней столик, чтобы получше рассмотреть и ее, и то, что она пьет. Кофе с молоком. Неплохо. Это не джин с тоником, не виски со льдом и не водка… Она курила, и мне тоже хотелось закурить. Она что-то записывала в своем блокноте, и мне тоже хотелось, чтобы и у меня был блокнот и, главное, было бы, что в него записать. Какие-то расчеты? Заметки? Мысли? Что? Я приходила в кафе пару раз специально, чтобы увидеться с ней, точнее, увидеть эту девушку, рассмотреть хотя бы издали ее джинсы и блузку, сандалии и сумочку, сколотые на затылке густые светлые волосы, нежный профиль, розовые губы и, потянув носом, услышать аромат ее кожи или духов… Она была из другой жизни, и я ей откровенно завидовала. И вдруг произошло то, на что я и не рассчитывала, – незнакомка, обернувшись ко мне, попросила у меня зажигалку. Я протянула ей вместо зажигалки пачку сигарет, и мы обе рассмеялись. Извинившись, я дала ей свою зажигалку, она поблагодарила меня и пригласила за свой столик. И я сразу же, словно боясь, что вот сейчас она закурит и уйдет, бросив меня вместе с теми вопросами, которые не давали мне покоя и за которыми крылась мечта познакомиться с ней, выдала ей все, что накопилось во мне, призналась, что давно наблюдаю за ней из окна интерната, даже показала ей окно нашей спальни, все-все, ничего не скрывая…

– Я видела тебя в окне и сразу поняла, что ты готовишься к экзаменам, – улыбнулась она, показывая мелкие белые зубы.

– Как это можно вот так сразу понять? – удивилась я, радуясь тому, что она поддержала мой разговор.

– Да у тебя был такой откровенно скучающий вид, что сразу ясно – девочка что-то зубрит, готовится к экзаменам, не знаю, поняла и все…

Ее звали Ева.

– А меня – Валентина, – счастливо вздохнула я, представляя себе, как мы и дальше будем встречаться, разговаривать, как она однажды решит познакомить меня со своими подругами и введет в свою, отличную от моей жизнь.

– Очень красивое имя. Прозрачное, я бы сказала, – произнесла она, и щеки ее почему-то порозовели.

– Почему ты выбрала именно это кафе и что ты пишешь в своем блокноте? – задала я два самых важных для себя вопроса.

– Что я делаю в этом кафе? – Она вздохнула с какой-то печальной улыбкой и развела руками. – Я поджидаю возвращения одного парня, мы с ним договорились, что я буду ждать его здесь каждый день в половине четвертого… А в блокнот я записываю стихи…

– Ты пишешь стихи?

Я вдруг увидела у нее чуть повыше левой скулы едва заметный бледный шрамик.

– Хотя это трудно назвать стихами… Так, мысли, чувства… Но вообще-то это белые стихи, то есть без рифмы…

– Ты мне когда-нибудь почитаешь их?

– Конечно, – просто ответила она. – А ты мне нравишься. Нет, правда, – она улыбнулась такой улыбкой, что мне захотелось почему-то заплакать. Нервы, что ли, не в порядке? – Ты такая простая, в хорошем смысле, конечно… Говоришь искренне, мне нравятся такие люди. Только не переживай так из-за экзаменов, все это ерунда, сдашь, в интернате тебя не оставят, ты пойми их, преподавателей, твой несданный экзамен – это их экзамен, это означает, что они должны расписаться в своем непрофессионализме. Они такого не допустят. Смотри на это дело веселее…

– А ты тоже учишься?

– Уже окончила. Три года тому назад биофак нашего университета. Теперь вот работаю там же, на кафедре, собираюсь учиться дальше…

– И сколько же тебе лет?

– Да я уже старая, мне двадцать пять, – улыбнулась она и потрепала меня по плечу. – У меня уже и морщинки вокруг глаз… Никакие кремы не помогают… – И вздохнула. Такая милая!

Она тоже оказалась простая, с ней было легко. Двадцать пять лет. Ева явно наговаривала на себя – я лично не заметила ни одной, ну разве что несколько маленьких, едва заметных мимических морщинок в уголках длинных, похожих на аквариумных рыбок глаз. Вообще-то мне всегда стыдно говорить, что я интернатская, это как если признаться, что ты – человек второго или третьего сорта, но Ева отнеслась к этому с пониманием и попросила меня рассказать о моей жизни все: о том, как мы живем, чем занимаемся в свободное время, чем нас кормят, сколько денег дают на карманные расходы, можно ли задержаться и опоздать вечером и что за это будет, какое наказание, кто наши воспитатели, хорошо ли к нам относятся… Я рассказывала ей об этом два дня подряд, встречаясь с моей новой знакомой в кафе и заказывая себе то же, что и она, – кофе с молоком. А потом она почитала мне свои стихи. Правда, очень странные стихи, без рифмы, но очень красивые.

Над головой несутся тучи фиолетовые,

Косые тени касаются моего лица.

Белая сирень стучится в мое окно,

Я распахиваю его.

В зеркале отражается пасмурное небо,

Мои духи пахнут мокрой травой и сладкой сиренью…

А потом случилось то, что случилось. Я не появлялась в кафе два дня и даже не подходила к окну в спальне. Лежала на кровати, прикрывшись учебником, и, почти ослепшая от слез, пыталась понять, что же произошло и как мне жить дальше. История со знакомством показалась мне не столь уж и значительной. Так, удовлетворила свое любопытство и довольно. Но уже на третий день, немного поуспокоившись, точнее, заставив себя не думать о том, как изменилась моя жизнь, я появилась в кафе и снова встретила там Еву.

Она очень обрадовалась моему приходу, не стала расспрашивать, почему меня не было два дня, видимо, поняла, что если я захочу, то расскажу сама, но очень осторожно, боясь обидеть меня, интернатскую, предложила угостить меня ужином. Но мне тогда было не до обид. Во-первых, хотелось есть, а денег не было, а столовская еда в последнее время стала вызывать отвращение и изжогу. Во-вторых, что-то сломалось во мне, и я перестала обращать внимание на некоторые вещи. Было и еще одно, то самое, что не давало мне покоя и заставляло меня не доверять людям, даже таким, как Ева. Мне казалось, что ей что-то от меня нужно. Ну не верила я в то, что она с такой готовностью откликнулась на мое желание познакомиться, подружиться с ней и в этом нет корысти. Словом, я согласилась поужинать за ее счет и заказала спагетти с креветками, она тоже взяла себе спагетти, нам принесли холодное белое вино, и я с удовольствием выпила два бокала. Расхрабрившись и глядя прямо в ее розовое лицо (все посетители под красными зонтами в тот солнечный день были розовыми), я спросила:

– Тебе что-нибудь нужно от меня?

И она тотчас, нисколько не задумываясь, ответила:

– Да, очень нужно. – Потом протянула руку и положила на мою: – Побудь еще немного со мной, не бросай меня, мне так плохо…

Господи, подумала я, это ей-то плохо, а что же тогда делать мне со своими проблемами и невозможностью их разрешить? Ей плохо… Знала бы она, каково мне… Но мне было приятно, что во мне кто-то нуждается и просит, чтобы я побыла рядом.