Родео для прекрасных дам - Татьяна Степанова Страница 2

Она покинула отель одна. Было всего пять часов вечера. Погода стояла прекрасная — в конце октября в Риме так же тепло, как в Москве в августе. Измученные и счастливые, обессиленные и беззаботные туристы со всех концов света стекались в бары пропустить по стаканчику, занимали столики уличных кафе, отдыхали, бездумно и блаженно наблюдая городскую суету. Нателла Георгиевна чувствовала себя как нельзя лучше. Вот и брючный летний костюм от Кельвина Кляйна, купленный по совету подруги Светланы перед самой поездкой, пригодился. Ощущаешь себя подтянутой и стройной, сильной, стремительной. А эта чудненькая сумочка в тон, купленная уже здесь, на Виа Моргутта!

По дороге Нателла Георгиевна украдкой ревниво изучала всех попадающихся навстречу сверстниц — римлянок, возвращавшихся домой с работы, и туристок — англичанок, немок, скандинавок. Что ж, конечно, сорок и еще девять прожитых лет — возраст, но… Вон идет итальянка — сверстница. Тоже уже к пятидесяти. Деловой костюм, хорошая обувь, отличные духи, ухоженное лицо, аккуратная прическа. А вон идет помоложе, лет тридцати — лицо потемнело от загара, мелированные волосы как мочалка, джинсы, майка, куртка, все вроде модное, а вида нет. Стиля нет, шика. Пожалуй, та, которой к пятидесяти, выглядит гораздо лучше — по возрасту элегантно.

Она поймала на себе взгляд встречного прохожего. Итальянец. И, между прочим, намного моложе. Вот так, смотрят, заглядываются. На это вот лицо, не тронутое южным солнцем, на эти вот пепельные (пусть крашеные) волосы, на эти глаза — серые, а при удачном освещении зеленые, как у наяды.

Нателла Георгиевна свернула на Виа Венетто. Кто-то говорил — кажется, подружка Зина, — что осенью на террасах летних кафе этой знаменитой на весь мир улицы собираются стаями сплошные олигархи и звезды Голливуда из тех, кому за шестьдесят и больше. Может быть, за тем столиком сидит обалдевший от биржевых новостей и интриг Сорос? А вон там, чуть подальше, на террасе «Кафе де Пари» переживает приступ повышения артериального давления седой, как лунь, Ален Делон?

Слишком шумная, буржуазная улица — нет, сорокадевятилетней москвичке, пусть и воспитанной на фильмах Феллини и активно увлекавшейся в молодости диссидентством, на этой улице не очень комфортно. Ноги несут дальше, дальше, сумерки над городом как зеленый дым. Зажигаются первые фонари. Тритон фонтана на площади Барберини целится в прозрачное вечернее небо струей воды. Какое сумасшедшее движение — подальше от этих оголтелых машин.

Нателла Георгиевна свернула направо. А вот и цель этой вечерней прогулки — маленькая церковь Непорочного зачатия. К таким местам в Риме стремятся лишь те, кто впитал в себя Италию еще дома — по книгам, по рассказам друзей — искусствоведов и историков, по собственной склонности ко всему редкому, необычному. Музей капуцинов, располагающийся при церкви, к счастью, был еще открыт. Нателла Георгиевна вошла под прохладные сумрачные своды.

Древний реликварий и хранимые в нем как редкая драгоценность хрупкие кости монахов-затворников. Странное впечатление производит смерть, выставленная напоказ. Уложенные штабелями человеческие кости, черепа. Все соединяется в некий грозный орнамент, от созерцания которого начинает кружиться голова, появляется легкая тошнота и этот холодок, царапающий кожу. Нателла Георгиевна посмотрела вверх — и тут зрелище. Средневековый перформанс — скелет, сжимающий костлявыми пальцами занесенную для удара косу. После шумной городской суеты, после праздничной Виа Венетто все это как-то… странно, не правда ли? И наводит на кое-какие мысли.

Из музея капуцинов Нателла Георгиевна вышла задумчивой.

Но Рим быстро стер обрывки тревожных воспоминаний, в мгновение ока излечил головокружение. И наполнил сердце покоем. Нателла Георгиевна прибавила шагу. В самом деле — что было, то прошло. Осталось в Москве, похороненное и забытое навсегда. Настоящее в том, что они вместе с Орестом здесь, в Риме. Настоящее — это их номер в отеле «Савой», супружеская постель, совместные пробуждения по утрам под звуки колокола средневековой часовни, сборы, споры, прогулки по городу, обеды и ужины, долгожданная поездка на Сицилию.

Из открытых дверей ближайшего ресторанчика слышались звуки гитары. Нателла Георгиевна заспешила назад в отель — такой чудный теплый вечер, надо все-таки вытащить мужа на улицу пройтись перед сном. Или просто посидеть на террасе на крыше отеля, где оборудовано летнее кафе, полюбоваться огнями ночного города.

В холле у стойки рецепции громоздились чемоданы — в отель прибыла очередная группа туристов. Нателла Георгиевна прислушалась к чужеземной речи — ни словечка знакомого, наверное, финны приехали или норвежцы. Она поднялась в лифте на третий этаж. Свет в пустынном коридоре зажигался и гас, подчиняясь ритму ее шага — срабатывали фотоэлементы. Она открыла дверь своего номера, нажав на ручку, — не заперто.

— Не волнуйся, не переживай, я что-нибудь обязательно придумаю, клянусь.

Нателла Георгиевна остановилась в холле номера — увидела в зеркале встроенного в стену шкафа для багажа себя, как есть, без прикрас, с ног до головы. Муж с кем-то разговаривал по телефону, лежа на кровати. Нателлу Георгиевну он не видел.

— Если бы ты только знала, моя девочка, как я по тебе скучаю, — донесся до Нателлы Георгиевны его приглушенный голос. — Если бы ты знала, каких нервов мне стоит эта проклятая поездка. Я пытался все отложить, но тогда ситуация вообще вышла бы из-под контроля. Ты не знаешь мою жену. Она бы отравила нам жизнь. Нет, это сейчас сделать невозможно. Будет только хуже. Кому? Нам с тобой в первую очередь. Нет, и это тоже пока невозможно. Нет… Давай лучше не будем об этом сейчас, ладно? Вот умница, ты все понимаешь, моя ненаглядная девочка. Ты мне снишься каждую ночь, я все время о тебе думаю. Здесь так красиво, но я как слепой, честное слово — ничего не вижу. Только ты одна у меня перед глазами. Я вернусь через неделю, у нас билеты на самолет на двадцать шестое число. Как только прилечу, сразу же приеду. А до этого буду звонить тебе как только смогу. Я тебя бесконечно люблю, я схожу с ума без тебя, слышишь?

Нателла Георгиевна тихо вышла в коридор: дверь в номер осталась открытой. Золотисто-коричневый ковер под ногами скрадывал ее неловкие, неуверенные, быстрые шаги. Она дошла до лифта, нажала кнопку. Лифт приехал, распахнул сияющие, отделанные бронзой и мореным дубом двери, но она не двинулась с места. Лифт уехал. Прошло сколько-то времени — кто считал? Нателла Георгиевна снова нажала кнопку вызова. Странно, как все же это странно, ненормально устроено… По-идиотски:.. Можно бежать за три моря и не спастись. Можно искренне хотеть начать все сначала и не начать. Можно жадно желать все забыть и не забыть ничего. То, что было, — это всегда то, что было. И от этого никуда не спрятаться.

Лифт приехал, снова открыл двери, словно призывая в свои механические объятия. Нателла Георгиевна шагнула в лифт и коснулась кнопки с цифрой «шесть» — последний этаж отеля, ресторан, кафе на открытой террасе на крыше. Под самыми звездами, кокетливо смотрящимися в воды Тибра.

В кафе молоденький официант с коричневым личиком заморенной кухонной суетой мартышки вежливо проводил ее к свободному столику у самых перил террасы. Нателла Георгиевна судорожно вцепилась в протянутое меню, махнула официанту — одну минуту, синьор, потом, после.