Зодчий из преисподней - Светлана Горбань Страница 2

Вышел. Старательно, от всей души вдохнул воздух свободы. И направился в сторону автостанции — всего каких-то пять-шесть километров. Боря знал — куда. Хорошо помнил дорогу. Почти пять лет мысленно каждый день проходил по этому маршруту. Представлялось это — как радостное, солнечное путешествие. Мечтал о нем. Грезил им. И наконец — амнистия.

И вот — холод и мрак, и вместо радости — съежившаяся в груди тревога. И дрожание на открытой всем ветрам платформе. И от мороза — лишь плохонькая старая курточка, под засаленной на сгибах плащовкой — сбитый комками синтипон. Она давно уже превратилась в демисезонную, а о ее зимнем прошлом напоминает только заношенный воротник из искусственного меха. Черная вязаная шапочка, острый голодный взгляд, нервно напряженные плечи — каждый встречный мгновенно догадается, откуда он: два последних года ХХ века и три первых ХХІ столетия провел за решеткой.

И точно. Лишь только ткнулся к малюсенькому, глубоко погруженному в стену окошку, кассирша неприветливо уколола испуганным взглядом:

— Минут через десять-пятнадцать будет частный микроавтобус. Проходящий. В будни там всегда есть места. Но у них дорого. В полвосьмого есть еще харьковский, рейсовый. Тоже проходящий. Ждите.

Ждать он не хотел. Разница в цене показалась незначительной. Конечно, он не собирался сразу растранжирить последнюю копейку, но решил уехать отсюда как можно скорее. Даже если не будет свободных мест, всегда можно договориться с водителем.

Но прошло уже почти полчаса, а микроавтобуса и в помине не было. Вместо него, натужно пыхтя мотором, подъехал старенький «ПАЗик», и в него, заполошно потолкавшись и немного покричав, мирно уселись деревенские мужики и тетки со своими вечными торбами и ведрами. Дверцы со скрипом сомкнулись, и они, сопровождаемые деловитым тарахтеньем мотора, отправились то ли в Пронозовку, то ли в Калатозовку — туда, где их ждут любящие домочадцы, теплые комнаты, где они будет хозяевами жизни, а не надоедливыми гостями, как на этом Богом забытом вокзальчике.

Маленькие курильщики тоже подались домой. Стало совсем пусто.

И безжалостный гвоздь, который он носил в сердце последние несколько лет, снова начал жечь изнутри. Как всегда, когда на душе пусто, одиноко и темно… Когда вот так неотвратимо надвигается пасмурный вечер. Тучи. Вьюга. Снег. И тусклый свет из чужих промерзших окон.

Когда он, окончательно замерзнув, надумал-таки податься в убогий «Версаль», на вокзальную площадку неожиданно влетел ярко-фиолетовый микроавтобус. Он затормозил сбоку, будто не хотел иметь с этой нелепой автостанцией ничего общего.

Мягко чмокнула дверца, и к туалету неспешно зашагали несколько прилично одетых пассажиров.

Автобус оказался почти наполовину свободным, поэтому пузатый водитель сразу согласился его взять, хотя и зыркнул неодобрительно и деньги потребовал наперед.

Стоя на морозе и вьюге, он яростно рылся в каманах, отыскивая бумажник. Сердито ткнул деньги в ладонь шоферу. Долго вытряхивал из одежды и ботинок снег и лишь затем прошел в хвост салона, где диванчиком соединились четыре сиденья. Поставил возле ног почти пустую сумку.

Идиллия. Наконец. За окнами ничего не видно. Плотные стекла надежно отгородили от засыпанного серым снегом постылого городишки. Впереди звездочками мерцает экран маленького дорожного телевизора. Мягко, тепло, пахнет шоколадом, духами и мандаринами.

Уголок уютной Европы в почти сибирском холоде провинциального захолустья.

Один за другим возвращаются в автобус пассажиры. Впереди, окинув нового попутчика прокурорским взглядом, уселась упитанная дама в длинной, почти до пят, черной шубе. На ее высокую иссиня-черную прическу, в тон шубы, пошло краски и лака для волос по полкилограмма, не меньше.

А с другой стороны от прохода, немного дальше от него устроилась очень симпатичная девушка в коротенькой светлой дубленке. Сняла белый беретик и, резко тряхнув головой, от чего примятые беретом волосы пышной волной обволокли плечи, принялась священнодействовать расческой. Какие у нее длинные, светлые, шелковистые волосы! Такие должны пахнуть летним лугом… Или солнечным пляжем.

Он наблюдал за этими проявлениями обычной жизни, словно фильм из заморского быта смотрел.

Интересно, что сейчас носит Леся? Такой же беретик? Дубленку? Леся… Где ее искать?

Ударила металлическими молоточками легкая прозрачная мелодия знакомой с детства «Ночной серенады» Моцарта — и смолкла. Только пара тактов.

Пани в мехах приставила к уху крохотный мобильничек:

— Да. Да… Думаю, часа через полтора… Конечно, встречай. Как договорились. Ну, все. Целую.

Какие теперь интересные телефончики… Не то, что когда-то у Свинаренко — у того больше на милицейскую рацию походил… А он-то гордился своим приобретением! Наверное, тоже теперь тешится таким же малюсеньким. А ногти у этой павы — длинные, блестящие… Неужели настоящие? Как же она умудрилась отрастить такие? Это же, чтоб не поломать, надо сидеть, пальцы растопырив! Неужели она ими хоть что-то делает?

Расхлябанно пошатываясь и держа руки в карманах, постоял в проходе чахлый парнишка в обвислой куртке и темных очках. Вот чудак, здесь и так темно! Плюхнулся позади девушки. Что-то энергично жевал, под длинными волосами ритмично двигались уши. Левое, обращенное к Борису, украшала едва приметная дырочка — этот чувак еще и сережку иногда носит! Что-то более отвратительное для мужчины и вообразить трудно…

Мотор заурчал сильнее, уютная маршрутка мягко покатилась по шоссе, покрытому едва заметной прозрачной корочкой льда. Ожил подвешенный под низким потолком телевизор. Фильм пошел с середины. Какая-то бестолковая американская комедия: «Куда ты собрался, Билл? — Не суйся в мои дела! — Что?! Я уже не имею права? — О правах пусть тебе полисмен расскажет! — Ну-ка, стой! Стой, кому говорю! — Вжжж! Жжжуу! Трах! Бах! — Ты заплатишь мне, негодяй!»

Заплатишь. Единственное умное слово в этом дурацком фильме. Кто-то должен заплатить. Обязательно.

Конкретный негодяй. В конкретном небольшом городке, мимо которого через пару часов будет проезжать этот симпатичный автобус.

Кто-то очень долго ждал расплаты.

И расплата приближалась со скоростью этой теплой благополучной маршрутки. Надо вернуть свое. Выстраданное. Желанное и праведное. Хотя и незаконное.

Он ехал получить должок. Он, Борис Тур. Жалкий хмурый изгой этого жестокого несправедливого мира. Злой парень с безжалостным гвоздем в груди.

— Дорогуша, тебе что, нехорошо? — Кирилл Иванович Ярыжский, успешный и довольно известный бизнесмен, в конце концов добрался-таки до своего недавно приобретенного дома, уселся в кресло и, всем нутром настраиваясь на отдых, раскинул за подлокотниками руки. — Какие могут быть призраки? В наше-то время? Опомнись!

Ольга Владимировна надула губки. Совсем и не обиженно, на мужа она не обижалась никогда. Но продолжала настаивать: