Тайна картины с драконом - Кэтрин Вудфайн Страница 2

Она почувствовала себя ужасно уставшей. Скорей бы из мрачного тоннеля выехал поезд! Вдруг на пустой платформе раздались гулкие шаги. Она не успела ни развернуться, ни закричать. Кожу царапнул грубый рукав пальто, а рука в перчатке зажала рот. Девушка попыталась было вырваться, но поняла, что это бесполезно. Перчатка была алой, того же насыщенного оттенка, что и её коробочка с красками. Это было последним, что она увидела, прежде чем её столкнули вниз. Она пролетела по воздуху и рухнула на пути. И всё замерло.

Она застонала от боли и открыла глаза. Металлический рельс врезался в бок. В непроглядной тьме разинутой пасти тоннеля блеснул огонёк, и наружу со свистом вылетел поезд.

Тремя месяцами ранее – июль 1909

Когда она спустилась завтракать, на столике в коридоре на серебряном подносе лежало письмо – узкий белый конверт с напечатанным на нём именем: «Мисс Леонора Фицджеральд». Во рту у неё пересохло, и сердце ёкнуло. Она догадывалась, что это за письмо. Леонора потянулась к конверту, но не успела взять его, как в коридор с важным видом вышел Винсент, на ходу застёгивая воротник. Она тотчас отняла руку, но было поздно.

– Вот это да! Кто-то написал тебе? – Он хотел было взять конверт, но Лео его опередила. Пусть ходила она медленно, ловкости рук ей было не занимать.

– Не твоё дело, – отрезала девушка и сделала шаг, чтобы уйти, но Винсент схватил её за запястье.

– А я знаю, что там, – ликуя, сказал он. – Это письмо из твоего дурацкого института художеств. Дай угадаю, что в нём написано… «Дорогая мисс Фицджеральд, нам очень жаль, но в нашем достойном учебном заведении нет места бездарным юным леди». – Он скрутил ей запястье, и Лео ахнула от боли, но конверт не отпустила. – Что ж, давай посмотрим!

В ту же секунду, к огромному облегчению Лео, послышался звон ключей экономки. Миссис Давс шла к ним по коридору. Винсент нахмурился и разжал руку. Лео спрятала письмо в карман платья и убежала.

Теперь ей было не до завтрака. Голод утих, сменившись радостным волнением. К тому же её отсутствия за столом никто не заметит. Отец всегда сидел закрывшись газетой и только мычал вместо приветствия. Мать завтракала в постели и проводила утро, отдыхая у себя в комнате. Важнее всего было убежать как можно дальше от Винсента, чтобы спокойно вскрыть конверт и прочесть письмо.

Лео завернула за угол и подбежала к старому гобелену с вышитыми на нём львами и единорогами. Поспешно оглянувшись проверить, не преследует ли её Винсент, девушка приподняла нижний край гобелена, юркнула в небольшую дверку в обитой деревянными панелями стене и очутилась в узком каменном коридорчике. Она опустила гобелен, и тот надёжно прикрыл маленькую дверь. Уинтер-холл был громадным поместьем с десятками секретных лестниц, забытых каморок и тайных ходов, но, кроме Лео, о них никто не знал – или не хотел знать. А Лео была ими очарована, и они не раз её выручали, когда ей хотелось скрыться от родных.

Осторожно ступая по извилистому коридору, Лео вышла к узкой лесенке и поднялась в потайную комнату. Это было её любимое укрытие, и она уже давно принесла туда дряхлый стул и масляную лампу. Там хранились альбомы с рисунками, скрытые от любопытных глаз Винсента, и разные интересные предметы для натюрмортов, которые нянечка наверняка назвала бы бесполезным мусором: деревяшки необычной формы, черепа мелких животных, подобранные с земли, пустое птичье гнездо. Здесь Лео чувствовала себя в безопасности.

Она достала из кармана помявшийся, но от этого не менее ценный конверт, надорвала его и вытащила на свет тонкий лист бумаги.

Остальные буквы расплылись перед глазами: Лео больше ни на чём не могла сосредоточиться от волнения. Она опустилась на стул, и письмо упало ей на колени. У неё получилось! Её приняли в лучший художественный институт в Лондоне!

Лео до сих пор не верилось, что ей вообще разрешили попытать свои силы. Она больше года умоляла родителей, чтобы те отпустили её учиться, но они пропускали слова дочери мимо ушей, а Винсент глумился над ней и смеялся. Даже нянечка сказала, что «всё это глупости» и там не место для достойных юных леди. Если бы не леди Тримейн, Лео так бы никто и не послушал.

Леди Тримейн была крёстной Леоноры. Старая подруга матери, богатая вдова из Лондона, она казалась девушке невероятно изысканной. Леди Тримейн всегда роскошно одевалась – в элегантные платья цвета драгоценных камней с ниспадающими на пол юбками, вышитые красивыми узорами шёлковые шали, великолепные шляпки с перьями. Она обсуждала с крестницей своих знакомых писателей и музыкантов, художественные галереи и концертные залы, которые она посещала, последние прочитанные книги.

Леди Тримейн была единственной, кто уважал увлечение Лео рисованием. Мама скучающим голосом говорила: «Это чудесно, милая», нянечка ворчала, что с муслиновых платьев очень сложно выводить следы от угля, и предлагала научиться вышиванию. Но леди Тримейн была не такой. Она очень редко посещала Уинтер-холл, но всякий раз просила Лео показать ей новые рисунки и порой даже привозила крестнице подарки: карандаши, новые альбомы из добротной бумаги, набор акварели в симпатичном кожаном чехле.

Именно благодаря леди Тримейн Лео смогла воплотить свою мечту и поступить в художественный институт в Лондоне. Ей очень хотелось учиться у настоящих преподавателей, работать в настоящей мастерской, а главное – гулять по Лондону и посещать изумительные галереи и музеи. Когда Лео рассказала об этом крёстной, та пообещала помочь.

Лео не присутствовала при разговоре матери с леди Тримейн, но подслушала его через щель в стене будуара, спрятавшись в одном из тайных ходов. Лео знала, что это дурной тон, но, как только она услышала мамины слова, произнесённые высоким, жалобным голосом, её перестала мучить совесть.

– Честно говоря, я не представляю, как с ней быть! Она такая замкнутая и непростая девочка. С Хелен у меня никаких сложностей не было!

– Лео растёт, – отозвалась леди Тримейн глубоким голосом. – Ей нужно какое-то занятие. Не забывай, что в её возрасте Хелен готовилась к своему дебютному балу и первому сезону.

– Но чем же мне её занять?! – капризно воскликнула мать Лео. – О лондонском сезоне и речи быть не может. Обладай она иным характером, я взяла бы её с собой этой осенью, но Гораций не хочет выставлять Лео напоказ. Общество её не волнует, и она только и делает, что возится с карандашами и краской… А эта возмутительная идея с поступлением в художественный институт в Лондоне чего стоит!

– Она вовсе не «возится», Люси. У неё настоящий талант. Я всегда так считала. Ты точно уверена, что не хочешь отправить её учиться?

– Да ты что, Виола! Художественный институт! Так нельзя… Что подумают люди? Не можем же мы отпустить её одну в Лондон вести разгульный образ жизни!

Мать говорила с искренним возмущением, но леди Тримейн только рассмеялась в ответ и произнесла мягким, насмешливым голосом: