Парадокс Апостола - Вера Арье Страница 2

— Вот и звоните на спасательную станцию, возможно, ваш друг уже давно найден и согревается кофейком в ближайшем бистро!

Гудки. Конец соединения.

Анна принялась искать нужный номер. С трудом обнаружив его на запутанном сайте муниципалитета, долго слушала тишину. Наконец, трубку сняли. «Да, здравствуйте, что? Нет, вчера была не моя смена, пока не в курсе, перезвоните позже…»

Как, как все это возможно?! Вороша жесткие волосы, она пыталась убедить себя, что еще есть шансы все прояснить…

— …Авиакомпании «Эр Франс» в Ниццу, срочно пройдите на посадку. Повторяю, госпожа Анна Илиáди, рейс 9462 авиакомпании «Эр…»…

Она чуть не опоздала на самолет.

Стюардесса в безукоризненно сидящей форме любезно проводила ее к месту у прохода в двенадцатом ряду.

***

— Агáпи му [2], ну почему бы тебе не поехать? — Харис снял очки и положил их поверх папки с документами. Он устало потер лицо своими большими ладонями, напоминая засидевшегося допоздна сутулого студента.

— Харис, я хочу побыть с тобой. Ну часто ли у нас бывает отпуск и время друг для друга? Ты работаешь даже в выходные — со всеми твоими плановыми и внеплановыми…

— Анна, сердце, мы провели чудесную неделю в Провансе. Ницца — это другое. Мировой форум, «всепланетные светила» в полном составе, сплошные профессиональные встречи и разговоры… Помнишь наш последний ужин с профессором Нойманном? Мне показалось, это отбило у тебя охоту участвовать в подобных мероприятиях.

Встреча с доктором Нойманном действительно врезалась ей в память. Они ужинали во французском ресторане в районе Афинской Ривьеры: приглушенные бра, тончайший фарфор, сатиновая скатерть и вышколенные официанты. Муж с профессором пришли раньше, а Анна, как назло, задержалась в студии. Войдя в зал, она сразу увидела Хариса: он был на голову выше других, его просто невозможно было не заметить. Между ним и профессором шел оживленный разговор. Анна подсела к столу и, извинившись за опоздание, начала изучать меню.

— Так вот я скажу вам: смысла в этой операции нет, — подытожил Нойманн.

— Мне трудно с этим согласиться, — мягко возразил Харис. — До тех пор, пока остается хоть один шанс спасти человеку жизнь, стоит пробовать все, что есть в арсенале.

— Да нет ничего в арсенале. Это врожденное заболевание, он обречен. Месяц, два… И чем раньше такой человек умрет, тем меньше душевных сил уйдет у его родственников на призрачные ожидания. И тем скорее его здоровые органы будут отданы людям, которые в них нуждаются.

— А если бы речь шла о близком вам человеке? — вмешалась Анна, вспомнив про отца. Ведь правильное и своевременное лечение могло бы спасти тому жизнь…

— Даже если бы шла, милая, — профессор закурил, выпуская из ноздрей плотный едкий дым. — Моя жена долго страдала от страшного недуга. Последние годы я едва ее узнавал. А она меня и вовсе не узнавала, горела в аду болезни. Я упорствовал: менял схемы лечения, подключал экспериментальные препараты, лишь продлевая тем самым ее агонию… В душе я, знаете, все надеялся, — Нойманн посмотрел куда-то вверх, — все ожидал…

Припечатав окурок ко дну пепельницы, он углубился в чтение карты вин.

— Семьи нескольких моих коллег отправляются на Корсику, — продолжал увещевать ее Харис. — Ты же никогда там не была? У тебя целых шесть дней. Посмотришь остров, а двадцать девятого, после моего мероприятия, полетим домой в Афины. Ну же, Анна, подумай: чистейшее море, Наполеон, Колумб… — он наморщил лоб, пытаясь припомнить еще какие-нибудь относящиеся к острову имена.

Анна вздохнула: спорить бесполезно. Ей действительно нечего было делать в Ницце. Этот город, такой солнечный и приветливый в межсезонье, летом превращался в суетливый муравейник. К тому же она прекрасно понимала: во время форума видеть мужа она почти не будет — Харис с головой уйдет в работу, практически не замечая ее присутствия…

Смирившись, она достала чемодан и принялась укладывать в него вещи.

***

Корсика встретила ее утренней дымкой и нарастающим гулом голосов. Распрощавшись с женами коллег Хариса, Анна поехала на северо-запад острова.

Городок Кальви раскинулся внутри широкой бухты, перечеркнутой линией многокилометрового песчаного пляжа. Оставив вещи в номере, она отправилась бродить по сонным от зноя, путаным улицам. Идея провести все шесть дней у воды ее не привлекала: с момента их с Харисом свадьбы они жили в его родных Афинах, и она могла наслаждаться пляжем пять месяцев в году.

В конце утомительного дня она спустилась к городскому причалу. Изящные белые яхты, прогулочные лодки и скромные катера покачивались на волнах, напоминая ей о провансальском Порт Гримо, где они с мужем провели целую неделю перед началом симпозиума.

Живя почти два года под одной крышей, они очень редко виделись. Харис Илиáдис был кардиохирургом уникальной специализации, в Греции ему не было равных. Он часто выступал на международных конференциях, а некоторые европейские клиники приглашали его оперировать своих самых безнадежных больных. Во второй половине дня он принимал пациентов в частном кабинете, а по утрам проводил плановые операции в крупнейшем госпитале Афин. Были еще и внеплановые, срочные. Анна так боялась этих тревожных ночных звонков. Случалось, после них он возвращался словно обескровленный, подолгу курил и молчал, договариваясь с собой.

После переезда обживаться в новой стране ей, по сути, приходилось самостоятельно. Выручало то, что она свободно говорила по-гречески. Ее мама носила звонкую фамилию Алексанриди и была родом из греческой диаспоры Ташкента. Дед, убеждённый активист партизанского движения «Демократическая армия Греции», оказался в числе тех двенадцати тысяч греков, которых эвакуировали в сорок девятом году в Советский Союз. Мама родилась лишь годом позднее. Они прожили очень счастливую жизнь в одном из греческих кварталов Ташкента. Мама всегда вспоминала свое детство с улыбкой: в нем были и южные цветущие сады, и купание в прохладных реках, и крепкое босоногое братство послевоенных детей. Для них были организованы уроки греческого языка, и благодаря этому маме удалось сохранить связь со второй родиной. Когда отца не было дома, она всегда обращалась к Анне по-гречески. «Από μακριά και αγαπημένοι παρά απο κοντά και μαλωμένοι» [3] — эту поговорку она слышала от нее сотни раз.