Её запретный рыцарь - Рекс Стаут Страница 20

Дюмэн занимал первый этаж четырехэтажного дома на Двадцать первой улице, немного к западу от Шестой авеню. В здании был старомодный подъезд с высокими узкими дверями. Догерти и Ноултон поднялись первыми, за ними шли Шерман и Дженнингс. На звонок открыл сам Дюмэн.

— Вы его нашли? — спросил он.

Догерти ничего не успел ответить, как Ноултон сказал:

— Я здесь.

Француз провел их по длинному коридору в гостиную.

Очевидно, эта комната — довольно просторная — была специально приготовлена для ожидавшегося поединка. Мебель была сдвинута к стене, и перед ней стояли в ряд стулья. На полу лежал грубый ковер.

У одной из стен, посередине, высился огромный буфет. Он был заполнен вазами, бронзовыми статуэтками, подносами и картонными коробками — последние, очевидно, содержали необходимые хироманту предметы. Два окна на противоположной стене были закрыты и плотно занавешены.

Развалившись в креслах, Рыцарей ждали Дрискол и Бут.

— Значит, все готово, — заключил Ноултон, вставая посередине комнаты и с улыбкой осматриваясь.

Догерти оглядел его с нескрываемым восхищением:

— Господь свидетель, он хорошо держится!

Ноултон ничего не ответил, подошел к стулу и сел.

Остальные собрались в кружок у двери и начали тихо совещаться, временами поглядывая на Ноултона.

Наконец, удовлетворенно закивав и дав напутствие Дюмэну, они расселись по местам.

Коротышка-француз вышел вперед и сказал:

— Мы здесь не разговоры разговаривать. Я говорить ошень коротко. Я не называть имена. То есть не называть ее имя. Здесь будет есть бой — десять раундов между месье Дрискол и месье Ноултон. Месье Догерти будет рефери. Месье Ноултон должен назвать свой секундант. Ты сыграть такую роль, Шерман?

— Нет! — оборвал его Ноултон. — Не нужен мне никакой секундант.

Догерти нетерпеливо поднялся и крикнул:

— Тогда скидывай с себя все!

Противники не стали терять времени. Дрискол устроился на стуле в углу комнаты рядом с дверью. Ноултон занял противоположный угол. Они разделись по пояс и замерли в ожидании сигнала рефери. Бут встал за стулом Дрискола, держа в руках его пальто. Остальные сидели на стульях и креслах вдоль стены. Догерти, в рубашке с длинными рукавами, вышел на середину и объявил:

— Раунд — две минуты. — В руках у него были часы. Затем, отступив в сторону, он выпалил:

Время!

Бойцы шагнули к середине комнаты. Казалось, они были примерно одинакового веса и сложения. Их бледные тела, гибкие и подтянутые, покрылись гусиной кожей при внезапном соприкосновении с воздухом, который даже в помещении был холодным.

Но при ближайшем рассмотрении обнаруживалась и разница. Дрискол был немного рыхловат. Его толстые руки выглядели более мощными, но опытный взгляд обнаружил бы в нем недостаток ловкости и легкости.

В его глазах была тревога, настороженность, и это не очень вязалось с его бойцовским телом.

Когда четверка зрителей увидела Ноултона, послышался восхищенный шепот. Рефери от удивления чуть не выронил часы.

На Ноултона стоило посмотреть.

Когда он принял защитную стойку, на его теле, бледном и стройном, как и у его соперника, четко обозначились выпуклые мускулы. Руки, крепкие и довольно длинные, от кистей до плеч бугрились стальными мышцами. У него была тонкая талия, широченные плечи и рельефная спина атлета.

Со стороны сидевших на стульях зрителей послышались приглушенные возгласы:

— Боже! Настоящий чемпион по боксу!

— Не хотел бы я быть на месте Дрискола!

— Где это он так накачался?

Шерман не проронил ни слова, на его лице застыло выражение страха и ненависти.

На самом деле никакой тайны в этом не было. Все объяснялось занятиями в атлетическом клубе одного из западных университетов. Ноултон в свое время решил не ограничиваться медалями и прочими наградами за отличия в учебе и отдал солидную дань физическим упражнениям.

Чувствуя, что их приятель будет неминуемо побит, Странные Рыцари тем не менее, когда бойцы сошлись, подбадривали его криками:

— Дай ему, Дрискол!

— Порви его, Боб!

— Замочи этого салагу!

И Дрискол старался изо всех сил. Начал он с быстрой серии ударов. Но через двадцать секунд Ноултон сделал ложный выпад, Дрискол на секунду раскрылся и тут же получил сильный прямой удар в лицо.

Однако он задорно усмехнулся, неспешно отступил на пару шагов, стал вести бой на дальней дистанции и до конца раунда больше ударов не пропускал. Ноултон направился в свой угол с улыбкой.

Следующие три раунда закончились без особых происшествий. Дрискол, побаиваясь Ноултона, предпринял две или три попытки атаковать, но не достиг успеха. Ноултон не переставал улыбаться и легко отражал наскоки соперника. Дышал он ровно, как будто сидел на месте, а не боксировал.

Его улыбка действовала Дрисколу на нервы. Он понимал, что за соперник ему попался, и это еще сильнее его распаляло. Раз за разом он пытался нанести удар в эти улыбающиеся губы, и каждый раз его кулак проваливался в воздух где-то в футе от них.

К концу четвертого раунда у него сбилось дыхание, и он пошел в свой угол нетвердыми шагами. Когда он увидел как ни в чем не бывало сидевшего напротив Ноултона, его захлестнула бессильная ярость.

По команде «Время!» Дрискол кинулся на соперника, оскалившись и сверкая глазами. Ноултон, не ожидавший такого натиска, пропустил удар и упал на четвереньки.

Возбужденные зрители стали издавать восторженные крики. Ноултон поднялся. Улыбка исчезла с его лица.

— Прикончи его, Дрискол!

— Ты его сделал!

— Выруби его!

Дрискол снова бешено скакнул вперед. Но на этот раз Ноултон был наготове. Он мягко, как кошка, нырнул в сторону, Дрискол прыгнул в пустоту и едва не упал. Пока он восстанавливал равновесие, Ноултон развернулся и нанес ему справа сильный удар.

Кулак угодил в ухо, и Дрискол повалился как подкошенный. На счете «три» он поднялся и снова яростно ринулся вперед. Зрители возбужденно вскочили на ноги.

Ноултон встретил эту атаку прямым ответным ударом.

— Время! — скомандовал Догерти.

Все засуетились. Бут в углу занялся Дрисколом. Его лицо было залито кровью, он тяжело дышал и временами хрипел.

— Сделай его, Боб, — шепнул, подходя, Дженнингс. — А то этот бугай тебя сам угробит.

Дрискол попытался улыбнуться, но ничего не смог сказать и лишь тяжело дышал. Он полулежал в кресле, а Бут махал перед ним полотенцем. Когда Догерти скомандовал: «Время!» — и начался шестой раунд, ему показалось, что перерыв продолжался не больше десяти секунд.