Убийство в Балларатском поезде - Керри Гринвуд Страница 20

Эти комнаты были выдержаны в ее любимых оттенках зеленого: занавески и ковры – мшисто-зеленые, а постельное белье – цвета листвы. Как будто забрался на дерево, подумал молодой человек, опускаясь на кушетку, которая приняла его тело в свои роскошные объятия.

Линдсей Герберт видел немало фильмов, и обстановка напомнила ему Теду Бару [8]из картины «Когда мужчины желают». Но та возлежала на тигровой шкуре, а у мисс Фишер была только овечья.

Камин был зажжен, так что в комнате было тепло, Линдсей держался настороже – возбужден и натянут как струна. Уж не привезла ли она его сюда, только чтобы подразнить, вызвать в нем непереносимое желание, а потом отправить ни с чем? Он знавал подобных женщин. И надеялся, что Фрина не из их числа, но не был в этом уверен и с подозрением отпивал шоколад.

Юноша начал догадываться, что Фрина не шутит, когда та отпустила дворецкого, попросив не беспокоить ее, и закрыла дверь на задвижку. Теперь эти три комнаты были отрезаны от остального дома, хотя снизу и долетали звуки: голос госпожи Батлер, отчитывавшей рассыльного молочника за скисшее накануне молоко, шум пылесоса, которым господин Батлер чистил ковер в холле.

Линдсей опустил чашку и встал. Фрина поставила пластинку на граммофон. Она завела пружину и опустила иголку на вращавшийся диск; кошачий голосок Бесси Смит [9]жалобно запел: «Он дятел, а я просто стучу по дереву…»

Фрина упала в объятия Линдсея и прошептала:

– Давай потанцуем.

Под стенания певицы они начали медленный фокстрот. Линдсей вдыхал аромат волос мисс Фишер, ощущал гладкость ее обнаженных рук, а когда она подняла голову, он припал губами к ее шее и прижал к себе.

– О, Фрина, – выдохнул он и услышал в ответ ее спокойный, холодный беспечный голос:

– Хочешь меня?

– Ты ведь знаешь, что да.

– И я тоже хочу тебя, – призналась она в ответ, дотрагиваясь до пуговиц на его рубашке.

Песня закончилась, и граммофон остановился. Фрина стянула с молодого человека рубашку и стала ласкать его плечи и спину – гладкие, гибкие, мускулистые, безупречные, молодые. У него были не твердые глыбы мышц, как у футболистов, а длинные сухожилия, как у бегуна. Линдсей, стараясь сдержать дрожь в руках, расстегнул крючок на спине красивого длинного шерстяного платья мисс Фишер, а затем неумело двинулся вниз, пока платье не упало и она не осталась в бюстгальтере, нижней юбке и чулках с подвязками. Фрина присела на кушетку и протянула юноше ногу, чтобы тот снял с нее чулки. Линдсею бросились в глаза яркие разноцветные подвязки. Он осторожно скручивал тончайший шелк, стараясь не оставить затяжек, и восторгался мягкостью кожи Фрины, отмечая, что она тоже дрожит от его прикосновений.

Нижнюю юбку пришлось снять через голову, а бюстгальтер, как оказалось, застегивался на спине.

Фрина взяла любовника за руку, подвела к своей большой кровати и легла. В комнате было тепло. Ее тело, казалось, светилось на фоне темно-зеленых простыней, и Линдсей на миг испугался, что потеряет сознание. Теперь от нее исходил мускусный аромат, женственный и требовательный, он боялся сделать ей больно.

Фрина слегка изогнулась и оказалась под ним; Линдсей не понял, как она это проделала. Он почувствовал тонкие кости, покрытые нежнейшей кожей, ее бедра и грудь, провел руками вдоль тела, в то время как она подставила грудь его рту. Когда его губы сомкнулись, Фрина издала слабый крик, Линдсей вошел в нее и ощутил сильную влажную, разгоряченную кровью плоть и мускулы, сжимающие и всасывающие. Юноша понял, что она не шутит.

Все прежние полуиспуганные, полудерзкие опыты в кустах, которые были верхом его сексуальных похождений, померкли перед этой волной чувственности. Эта женщина была сильной и гибкой как кошка, она изгибалась и двигалась под ним и над ним, поглаживая и целуя; ей нравились прикосновения его рук и тела так же, как ему нравились касания ее кожи. Линдсей почувствовал, как она задрожала от возбуждения, когда они приближались к вершине блаженства; он упал на нее, а она изогнулась, шумно выдохнула воздух и теснее прижалась к нему.

Линдсей Герберт уткнулся лицом в плечо Фрины и расплакался.

Удовлетворенная Фрина обняла юношу, так что его слезы капали в ложбинку между ее ключицами. Наконец он шмыгнул носом и мотнул головой, а она с нежностью сказала:

– Ты оплакиваешь потерю невинности, мой дорогой?

Юноша поднял разгоряченное, мокрое от слез лицо и сказал:

– Нет. Нет. Просто это было так замечательно, так замечательно, Фрина, я не мог вытерпеть до конца… я хочу сказать…

Фрина отпустила его, и Линдсей перевернулся на другой бок, чтобы утереть слезы о простыню. Он положил мозолистую руку на ее бедро и рассмеялся. Фрина села.

– Если это радость завоевания, мой дорогой, то я не могу ее одобрить. Ну-ка ляг снова. Мне нравится чувствовать твое тело, Линдсей, – такая интригующая смесь гладкости и силы.

Юноша вытянулся рядом с ней и зевнул.

– Я думал, что ты женщина-вамп, – признался он безыскусно и был слегка обижен, когда Фрина рассмеялась. – Нет, не смейся. Я хотел сказать, вампирши всегда завлекают мужчин, возбуждают их, а потом выкидывают вон.

– Что ж, я и впрямь хотела возбудить в тебе страсть, – согласилась Фрина, подавляя желание рассмеяться, – но я не собиралась оставлять тебя неудовлетворенным. Нам некуда торопиться, мой сладкий. Мы можем оставаться здесь весь день. Или у тебя есть другие дела?

Линдсей нахмурился.

– Ты понимаешь, что я из-за тебя пропустил три лекции, – упрекнул он, и Фрина снова увлекла его в свои объятия.

– И я заставлю тебя пропустить еще три, – сказала она, накрывая его протестующий рот своим.

Линдсей понял, что встретил женщину, которая знает, чего хочет. И подчинился.

Когда мисс Хендерсон поинтересовалась, где же мисс Фишер, господин Батлер объяснил ей, что у той деловая встреча и ее нельзя беспокоить. При этом лицо господина Батлера сохранило редкостную невозмутимость. Он был доволен, что мисс Фишер оставила своего прежнего любовника – художника. Тот вечно разбрасывал по всему дому недописанные полотна и мыл кисти в девственно чистой кухонной раковине госпожи Батлер. Студент-юрист, рассуждал господин Батлер, будем надеяться, не станет пачкать в доме.

Очнувшись после короткого сна, Линдсей перевернулся на другой бок и пробормотал проклятие, с трудом расставаясь с восхитительным сновидением, о котором он мечтал… скажем, всю свою жизнь. Лицо юноши уткнулось в грудь спавшей Фрины, отчего он проснулся окончательно и поцеловал девушку.