Наследница поневоле - Ирина Львова Страница 20

— Неужели тебе не хочется натянуть нос коровам, которые с тобой работают? Они же с ума сойдут от зависти! Ну что ты за размазня? Пусть бы побесились!

— Они не сделали мне ничего плохого.

— Лиз, ну ты прям как вчера родилась! Я-то уж знаю, как относятся к таким, как ты… — выпалила Света и осеклась, виновато взглянув на Лизу.

Та даже не подняла головы, только грустно улыбнулась:

— Но ведь они в этом не виноваты?

— Н-ну… Неужели тебе не хочется показать им, что ты-то на самом деле не такая?

— Свет, а кто какой? Разве я в нарядном платье другая, чем я в стареньких джинсах?

— Так. Понятно: ты — феминистка! Они считают, что позорно краситься в угоду мужчинам. Пусть, мол, уважают нас в натуральном виде. Брижит Бардо даже подтяжку делать отказалась. Так и ходит с лицом как печеное яблоко! Звезда называется! Ну, кстати, уважать таких, может, и будут, особенно педики и импотенты, но любить… Разве что идиот какой-нибудь!

— Нет. Пожалуй, я все-таки не феминистка. Но если бы я сейчас красилась, одевалась, это заняло бы слишком много времени. Я и так на работу страшно опоздала. И телефон там не отвечает, предупредить никого не смогла!

— Далась тебе эта работа! — возмутилась Света, втискиваясь в автобус и проклиная тех, кто придумал общественный транспорт. Ездили же в старину на пролетках!

Ла Гутин проследил, как девушки вышли из подъезда, и отправился в квартиру Лизы Батуриной. Определенно эта девушка ставила его в тупик! Теперь она в точности походила на ту, что запечатлели на фотографии парни Изборского. Скромная, незаметная… Оборотень какой-то, а не девушка!

Пьер до сих пор колебался, он никак не мог выбрать способ, которым отправить на встречу с праотцами русскую наследницу, но уже твердо решил, что Батурина станет жертвой «несчастного случая».

Поднявшись на второй этаж, Ла Гутин прислушался: в подъезде стояла тишина — бабульки уже убежали на поиски дешевой колбаски, мамаши отвели детей в садики, трудяги ушли на работу.

Поработав отмычкой, Пьер вошел в квартиру и тщательно закрыл за собой дверь.

Убожество жилья богатой наследницы поразило его. Мебель, собранная «с бору по сосенке», грозила вот-вот развалиться. Ужасающих габаритов телевизор и радиоприемник, сотворенный в год победы над Германией, составляли весь технический арсенал. Впрочем, в кухне стояли холодильник «Минск», ободранный и покорябанный, и кофемолка, которую можно было датировать примерно семидесятым годом, а в ванной горбилась стиральная машинка в форме цилиндра, подсоединенная к трансформатору. Вешалка в прихожей и" потемневшее зеркало наводили на мысли о том, что их подобрали на помойке, как, впрочем, и кухонную мебель: свежеокрашенный (явно собственноручно и очень плохо) стол, шкафчик с покосившейся дверцей, обеденный колченогий стол-книжка и две разные табуретки.

Ла Гутин прошел в комнату. Стол от венгерского гарнитура шестидесятых годов был накрыт скатертью, украшенной пришитой на руках бахромой. Не было нужды заглядывать под скатерку, чтобы понять — крышка стола являет собой столь неприглядное зрелище, что ее лучше спрятать, пусть даже под такой ужасной тряпкой, чем оставить на виду.

Два кресла — когда-то оранжевое и красное с более высокой, чем у первого, спинкой, — а также некогда зеленый диван были укрыты дешевенькой, но достаточно плотной темно-коричневой тканью, из которой были сделаны и темные шторы. Тюлевые занавески отсутствовали.

Пьер грустно улыбнулся. Когда-то и он, лишившись родителей, жил в Марселе в «меблирашке» — в таком же свинстве и убожестве. Хотя нет! Насчет свинства он не прав. Порядок в квартире Лиза поддерживала безупречный. Ни пылинки, ни соринки.

Даже книги, которых было немало, стояли на самодельных полках (сколоченных Славиком Марковым) ровненько и аккуратно. Ла Гутин провел пальцем по корешкам — будто только что протерли влажной тряпкой. Он улыбнулся. Определенно девчонка заслуживала лучшей участи, чем быть отравленной газом или ядом в собственной квартире, тем более что, обследовав ее запасы, которые, собственно говоря, отсутствовали, киллер убедился, что подсыпать яд просто некуда — ни кофе, ни сахару. Только соль и спички.

Пьер вернулся в комнату. Роскошные розы, стоявшие на столе в надколотой у горлышка керамической вазе, слегка увяли, словно чувствуя, что им не место в этом доме, где каждый предмет просто вопиет об отвратительной, унизительной нищете. На диване в углу сидел плюшевый медведь с розовым пышным бантом на шее и пуговицей, заменившей потерянный «глаз». Детская игрушка… Ла Гутин конечно же не мог предположить, что Лиза купила этого медведя с первой стипендии, исполнив свою давнюю мечту, и с тех пор засыпала, уложив Михал Потапыча рядом с собой. Только вчера для него не нашлось места на привычном диване — его заняла переводчица Света.

Внимание Ла Гутина привлекла фотография в картонной рамочке, стоявшая под букетом роз. На ней были запечатлены мальчик лет десяти и Лиза — оба счастливые, улыбающиеся. По рамочке неровным детским почерком было написано: «Любимой сестричке Лизе от братика Саши». Пьера словно ударило: ему опять померещился запах горячего молока и хвои.

«Рози, нет, Аманда… Нет, Аманда была потом! Рози, няня Рози!»

Вот кого напомнила ему Лиза Батурина… Его первая няня, дочь крестьянина, бедная, простая девушка из провинции! Все самые лучшие, счастливые воспоминания детства были связаны с ней… Родители тогда еще могли позволить себе держать слуг. А потом матери пришлось ее прогнать. Ла Гутин помнил об этом смутно. Скорее всего, девушка «попала в беду». Но… Как он плакал, когда Рози исчезла. Даже болел. А потом потихоньку забыл. Потому что хотел забыть. Потому что чувствовал себя предателем, который не смог защитить своего единственного друга…

Пьер покачал головой. Определенно пребывание на земле предков делало его сентиментальным!

Он установил один из «жучков» многоканального подслушивающего устройства, любезно предоставленного ему Изборским, и собрался уходить, но тут в дверь квартиры затрезвонили.

— Лиза! Лизка! Чучело! Ты чего там как мышь затаилась? Я же слышал, что ты дома!

«Черт! — подумал Ла Гутин. — Только этого не хватало».

Лиза выскочила из троллейбуса и поспешила к зданию библиотеки. Сначала она не поняла, в чем дело, — перед входом царило непривычное оживление. Все сотрудники высыпали на улицу и что-то бурно обсуждали. Здание оцепили омоновцы в бронежилетах и милиционеры. Вокруг бурлила толпа.

— Нет! Этого просто не может быть! — нервно восклицала Наталья Викторовна, машинально поправляя складки юбки.

— Кто-то по-дурацки пошутил, — поддерживала ее Вика. Курносый нос девушки еще больше вздернулся от возмущения.

— А я вам говорю… — попыталась высказаться Бронислава Станиславовна, но Наталья Викторовна ее резко одернула: