Прощание с кошмаром - Татьяна Степанова Страница 20

— А ты в Тибет никак собрался, Ваня? На презентацию-то спозаранку явился? — Кедров выжидательно смотрел на своего «врага».

— Нет, это все Лександра моя пристала, — Иван положил руку на плечо жующей девочки. — Какая-то дребедень ей тут приглянулась — купи да купи. Мы вообще-то к друзьям на дачу ехали, по дороге заскочили..

— А, ну-ну, — Кедров усмехнулся. — Хорошо тебе, радость моя, на природе отдохнуть.

— Спасибо. Ну идем, — Белогуров подтолкнул девочку. — До свидания.

— Сережа, я вас покину на секунду. — У Кати уже начиналась мигрень от развязного Кедрова. — Мне все же тот веер хочется поближе рассмотреть.

— Веер? Черный? — Белогуров покосился на Катю. — Он из Ханьчжоу. Это местный художественный промысел там, но работа довольно сносная. А вы, девушка, любите красивые старые вещи?

Катя лишь пожала плечами.

— Конечно, люблю. А кто их не любит?

— Я тоже — это моя слабость. Но все дело в том, что этот веер мы и хотели купить.

— Да ради Бога, — Катя усмехнулась. — Все равно для меня это слишком…

— Дорого, что ли? Катя посмотрела на его капризно-приподнятую бровь. Ей отчего-то не хотелось признаваться в том, что этот китайский веер из Ханьчжоу для нее действительно зверски дорого стоит. Совестно отчего-то было в этом признаться…

— Слишком вычурно и… Мадам Грицацуева с веером из рисовой бумаги… — Она фыркнула.

Белобрючник бледно улыбнулся.

— Значит, вы любите красивые дорогие вещи. И не любите стиль Грицацуевых, так скажем… Ну раз так, то… Вот при случае, — он достал из кармана джинсов визитку. — Загляните как-нибудь по пути. И мужа своего обязательно прихватите. — Он, видимо, воспринял в качестве Катиного мужа Мещерского. — Это рядом с метро «Третьяковская». Гранатовый переулок. Мы открыты во все дни, кроме понедельника, с десяти до шести.

Катя смотрела на визитку: Иван Белогуров. «Галерея Четырех». Живопись. Скульптура. Антиквариат. Телефон, факс… Гранатовый переулок, дом 6.

Когда она вернулась к Мещерскому и его собеседнику, то услышала, как Кедров с завистливым раздражением говорил:

— Черти Ваньку сюда принесли не зазря. Что-то стоящее он на этой помойке унюхал — спозаранку примчался перекупить. У него галерея по продаже антиквариата в Замоскворечье, на всех аукционах он первых рядах сидит. Ну, «крыша», естественно, такая, что закачаешься. Это мы люди тихие — никакого компромата и криминала, Никакой урлы, а Ванька, Но интересно, зачем же он сюда приезжал, а? Пойти что ли, справки навести…

— Что он так на этого типа взъелся? — тихо осведомилась Катя, когда Кедров с новым громогласным «Кого я вижу!» метнулся от них куда-то в другой конец зала.

— Да конкуренты ж они, Катюша, — Мещерский лишь рукой махнул. — Конкуренты на ножах. Лева подозревает, что этот тип что-то стоящее из восточного антиквариата хотел приобрести, вот и бесится теперь, что не ему, точнее, не «Шелковой нити» достанется. Нас же это вообще не касается. А он что, этот, тебе свою визитку всучил? Зачем?

— Вот, — Катя показала ему белый кусочек картона. — Сейчас все к себе в магазин покупателей заманивают, вот зачем. Только антиквариата нам с тобой, Сереженька, и не хватало для полного счастья, мда-а…

А через пять минут она уже и думать забыла об этом Белогурове в белых брюках и о его малолетней спутнице, кем бы та ему ни была. Мещерский повел ее в офис — там снимались на видео на память все сотрудники. А потом она листала рекламные каталоги путешествий в Непал, на Цейлон и на Мальдивы и лениво размышляла о том, как все-таки это хорошо — быть богатым и здоровым и путешествовать без проблем со «Столичным географическим клубом» во все эти тропические уголки, столь заманчиво изображенные на финской мелованной бумаге каталога.

То, зачем он приехал в магазин, то, что ему обещали доставить по специальному заказу, то, под что он уже взял с клиента предоплату на покрытие расходов по «соблюдению конфиденциальности груза»

— Не привезли. Павловский — коммерческий директор «Экзотических сувениров Востока» встретил его самой постной, самой униженной миной, бормоча, что «вышла накладка на таможне, нашего человека оттуда внезапно перевели, и в такой ситуации мы бы просто не смогли объяснить назначение этого товара, а поэтому…».

Лживая тварь Павловский! Белогуров был готов придушить этого торгаша соевой лапшой и чаем против запоров прямо в его кабинете. Ему не доставили эту чертову китайскую штуку, под которую он уже взял у заказчика деньги, которые частично уже потратил! И что теперь было делать?

Белогуров не знал.

Правда, если.., если лис-Павловский все же не лгал и транспортировка товара через границу сорвалась только из-за того, что в аэропорту Владивостока на таможне прикрыли то «окно», то.., рисковать не стоило. Назначение этой китайской игрушки, этой антикварной безделицы конца девятнадцатого века и правда было бы очень трудно объяснить таможенникам.

Белогуров, хотя его и душили досада и злость, хмыкнул. Надо на досуге и на этот предмет полистать Уголовный кодекс. Относится ли «сбыт и перепродажа» гуй пэй к уголовно наказуемым по этой статье действиям по сбыту порнографии. Но разве изящнейший гуй пэй — порнография? Гуй пэй — китайский музыкальный инструмент — нечто среднее между виолой, лютней и скрипкой-пикколо со смычком и струнами. Но играли на нем в конце прошлого века исключительно в покоях наложниц и жен китайских императоров, театральных певичек и любовниц высшей пекинской знати. Потому что гуй пэй не простой музыкальный инструмент, а самый искусный и пленительный механический мастурбатор, который только выдумывало изощренное восточное сладострастие.

При Чан Кайши и Мао эти игрушки нефритовых покоев исчезли. И лишь у любителей и коллекционеров в Гонконге, Сингапуре и на Тайване их еще можно было отыскать. Этот гуй пэй, заказанный и щедро оплаченный Белогурову клиентом, должны были доставить с Тайваня, однако…

Проклятие! Белогуров скрипнул зубами — теперь надо возвращать этому придурку его деньги — предоплату. Восемнадцать тысяч долларов. А вся сумма составила бы сорок тысяч… По миру пойдешь с такими… Он прикрыл глаза. Ублюдки! Кругом одни ублюдки. Если бы хоть кто-нибудь знал, как они мне противны, как осточертели они и их…

С этим клиентом его свел Сеня Зенчук. Тот самый вечный вездесущий Сеня, которого знала вся артистическая и художественная Москва: постоянный гость всех тусовок, банкетов, презентаций черт знает чего и кого. Сеня подошел к Белогурову (это было на открытии нового салона «Маурицио Гуччи») и ткнул пальцем в рыжего, рыхлого, помятого жизнью мужика в отлично сшитом костюме и туфлях игуановой кожи, дорогих и стильных, но которые на его косолапых ногах, привычных к кирзовым сапогам, смотрелись словно снятые с чужого. Сеня шепотом назвал фамилию мужика. И Белогуров сразу усек с полуслона, что это его потенциальный клиент из новых: абориген северного медвежьего края, баснословно разбогатевший на добыче и поставке за рубеж фосфатов и селитры, этакое колымское чудо, приехавшее в столицу встряхнуться, на людей посмотреть и себя показать, прибарахлиться (его занесло не куда-нибудь, а к самому Гуччи) и спустить лишние деньжата, которые явно жгли ему упитанную ляжку.