Школа для негодяев - Дэнни Кинг Страница 21

Кстати, мне тоже по сей день неизвестно, что было на уме у Трамвая. Я приставал к нему с расспросами раз двадцать, но он упорно молчал. Опять же, если подумать, в жизни довольно часто бывает так, что ты не находишь ответов. Например, моя сестрица Джинни как-то не разговаривала со мной четыре недели кряду по одному ей известному поводу. Вероятно, если бы я поговорил с ней и заранее рассыпался в извинениях (непонятно за что), Джинни могла бы пролить свет на эту тайну, но, скажите, оно мне надо? Я ж не девчонка, в конце концов. Нет, для меня результат эмоциональных поединков на изнурение всегда заранее предрешен. Впрочем, я отвлекся.

Короче, Трамвай был себе на уме. Четырехглазый, Крыса и я — тоже. И Конопля из комнаты «Б», и все обитатели комнаты № 3. Исключением была только комната «А», в которой вроде бы никто ничего не затевал, но в школе, полной жуликов и пройдох, все знали, что и ребятки из комнаты «А» себе на уме, только пока умело это скрывают. Такова была вся школа, до последнего ученика. И мне это нравилось.

Взять хотя бы физкультуру. Да, даже в Гафине нам приходилось терпеть унизительный бег по кругу в спортивных трусах и подчиняться командам свистка, в который дул какой-то ублюдок. В данном случае в роли ублюдка выступал Фодерингштайн, который значился в школе учителем физического воспитания и каждый божий день дрючил нас на небольшом стадионе в конце улицы. Физкультуры нам досталось гораздо больше, чем ученикам обычной школы, и отмазаться от нее не удавалось никому, даже самым хреновым спортсменам. Бочка упросил мамашу написать записку с просьбой освободить его от уроков физического воспитания по причине слабого здоровья, но это закончилось физическим контактом между кулаком Фодерингштайна и скулой Бочки, а также первой медицинской помощью, которую оказала мисс Говард.

В командные игры мы почти не играли, в основном все сводилось к бесконечным кроссам и подтягиваниям.

— Вы обязаны быть в хорошей физической форме! — рычал Фодерингштайн. — Каждый должен уметь бегать!

Эту житейскую мудрость он декларировал перед нами много и часто, хотя я особо ему не верил. До сих пор я как-то не встречал взрослых людей, бегущих куда-либо сломя голову. Взрослый человек садится в машину и едет куда нужно. Футболисты, профессиональные бегуны и актеры в фильмах про войну — другое дело, ноги в руки — и вперед, но я не собирался становиться ни одним, ни другим, ни третьим, так к чему мне умение бегать?

— На старт! — как правило, отвечал Фодерингштайн.

— А зачем нам подтягивания? — интересовался Трамвай.

— Потому что мне нравятся подтягивания, — следовал ответ преподавателя.

Вот так все и шло. Фодерингштайн не любил, когда ему задавали вопросы, поэтому после обеда нам приходилось бегать и подтягиваться на перекладине.

Разумеется, существовали определенные формы поощрения. Первый, кто пробежит шесть кругов по стадиону, освобождается от подтягиваний, а очередность прихода к финишу определяет очередность помывки в душе. Заметьте, горячей воды на всех не хватало. Где-то после двенадцатого человека водичка была уже чуть теплой. Прибежишь пятнадцатым, шестнадцатым и так далее, и в полной мере почувствуешь себя «моржом».

Стимулы срабатывали. Все, кто хотя бы раз попал под ледяной душ, начали бегать как миленькие. Конечно, все, кроме Бочки. У этого неповоротливого экскаватора не было никаких шансов даже на прохладную воду, и угрюмое пыхтение, с которым он трусил, тяжело переваливаясь с боку на бок, красноречиво свидетельствовало о том, как сильно Бочка ненавидит ежедневную пытку гипотермией.

Ближе к концу он обычно отставал от остальных на целый круг и частенько получал подзатыльник от более резвых бегунов. Однажды эта добрая традиция привела к инциденту с далеко идущими последствиями.

В тот день в лидеры вырвался Шпала. Он еще никогда не приходил первым и решил отпраздновать выход на финишную прямую, отвесив Бочке крепкую затрещину.

Очевидно, Бочка счел, что достаточно натерпелся, потому что молниеносно подставил Шпале подножку, и тот полетел вверх тормашками. Бочка принялся лупить обидчика ногами, и в конце концов оба сплелись в клубок и начали кататься по асфальту. Мы все сгрудились вокруг них, гоготом и свистом выражая свое одобрение, как это обычно делают подростки при виде дерущихся сверстников.

К восторженной публике не примкнул только Четырехглазый. Этот чокнутый нелюдим в полном одиночестве продолжил кросс и завершил его, добежав до того места, где стоял Фодерингштайн, метров за двадцать до финиша.

— Отлично, сынок, ты победил, — кивнул Фодерингштайн.

Услышав это, Шпала кубарем скатился с Бочки.

— Первым пришел я, я, а не он!

— Ничего подобного. Первым пришел вот этот джентльмен, — невозмутимо произнес Фодерингштайн.

— Неправда! Хрен кто бы меня догнал, если б не этот жирный козел! Он подставил мне подножку!

— Стало быть, первым пришли не вы, а мистер Ричардсон, не так ли?

— Вранье! Я должен был выиграть! Это все из-за него!

— Должен был выиграть, но не выиграл, — пожал плечами Фодерингштайн и поделился с нами еще несколькими крупицами своего опыта: — В жизни то и дело кто-то кого-то подставляет. Старайтесь избегать подобных ситуаций. Где находится турник, показывать не буду. Мистер Ричардсон, на сегодня вы освобождены от подтягиваний.

Так все и началось. Не имело значения, каким образом ты побеждал в кроссе, главное — ты побеждал. Все хлюпики и доходяги, которые ни за что бы не победили в честной борьбе, вдруг получили шанс на выигрыш. Разрешено было все: ставить подножки, толкаться, пихаться, сбивать с ног, топтать друг дружку, хватать за одежду, лягаться, кусаться и применять проверенную, безотказную, а главное, честную штуку — повиснуть на лодыжке соперника. Бегать стало интереснее.

Бочка на полную катушку воспользовался случаем. Будучи самым жирным и медлительным куском дерьма в школе, который всегда приходил последним, он решил извлечь выгоду из того, на что мог повлиять, а именно на исход кросса. Вечно отстающий Бочка являл собой крупное препятствие, которое требовалось обойти, и как только он признал свое положение, так сразу же бросил все попытки пробиться в авангард. Соответственно, когда лидирующие бегуны приближались к нему, обходя на круг, он начинал прибавлять ходу. Марафонец из Бочки был никудышный, но на дистанции в три-четыре метра он вполне мог рвануть, как питбуль, выпущенный из гаубицы.

Поначалу он «убирал» только тех, кто ему не нравился (в том числе, так и норовил зацепить меня) и старался помешать самым быстрым бегунам, таким как Шпала, Рыжий, Тормоз, Трамвай, Конопля и Котлета из комнаты «А». Кто-либо из них выходил в лидеры каждый день, а Бочка регулярно пытался лишить их законной победы. Чаще других доставалось Трамваю — может, просто потому, что они с Бочкой делили одну комнату и Бочка его не любил. Для разнообразия жирняга нередко выбирал объектом своего внимания Шпалу или Котлету: сбивал с ног, ставил подножки и не пропускал вперед, пока не пробегут все остальные. Бочка развлекался по полной программе, да и получалось это у него чертовски ловко.