Драйв - Джеймс Саллис Страница 21

Роуз вышел и осмотрел Молодого, при этом лицо его ничего не выражало. Ушел обратно. Через полчаса выплыл из двери и оседлал свой небесно-голубой «лексус».

Гонщик размышлял над тем, что чувствовал Второй, когда стоял с бокалом вина в руке и смотрел на тело напарника, и с каким намерением он садился в «лексус»; и тут впервые понял, что имел в виду Мэнни, когда говорил об интуиции.

Тот человек, который зашел в пиццерию, провел там около часа, и тот человек, который потом вышел и сел в машину, — были разными людьми. Внутри, в пиццерии, что-то произошло, и все изменилось. Человек изменился.

Берни Роуз и Исайя Паолоцци выросли в Бруклине, в старом итальянском квартале, на Генри-стрит. С крыши, где Берни подолгу сиживал в годы юности, открывался вид на статую Свободы и на мост, стянувший два различных мира. Во времена Берни эти различия между мирами стали стираться: заоблачные цены на жилье в Манхэттене вынуждали молодежь селиться на противоположном берегу, и как следствие, цены на аренду квартир в прилегающем Бруклине росли вслед за спросом. В конце концов, Манхэттен в каких-то десяти минутах езды на поезде. На Коббл-Хилл, Берум-Хилл и чуть ниже, на Парк-Слоуп, стильные рестораны втискивались между замусоренными магазинчиками подержанной мебели и древними, засиженными мухами, продуваемыми всеми ветрами винными лавками.

В этой части города истории о гангстерах пересказывались, как свежие анекдоты.

Одна девушка выгуливала собаку, и та нагадила на тротуар. Хозяйка, спешившая на свидание, не прибрала за своей питомицей. К сожалению, это произошло под окнами дома, где жила матушка какого-то гангстера. Через несколько дней молодая женщина обнаружила свою собачку в собственной ванне, с кишками наружу.

Мужчина, исколесивший несколько кварталов в поисках парковки, наконец въехал на только что освобожденное кем-то место. «Эй, здесь нельзя ставить машину, это частное владение!» — крикнул ему юнец, сидевший на ступеньках перед домом. «Ну да, конечно», — ответил владелец машины. На следующий день он пропилил пешком восемь кварталов, дабы переставить машину на другую сторону улицы и избегнуть штрафного талона, однако обнаружил, что машина исчезла. И больше он ее не видел.

Где-то в девяностых Нино все это надоело. «Это больше не мой город, — сказал он Берни. — Как ты относишься к Калифорнии?»

«Калифорния» звучало весьма неплохо. Берни тоже нечего было делать в Нью-Йорке. Бизнес себя исчерпал. Надоели старики, вечно подзывающие его к столам с костяшками домино, чтобы пожаловаться на жизнь. Надоели толпы двоюродных и троюродных братьев и сестер, племянников и племянниц, составлявших едва ли не все население Бруклина. А уж кофе он выпил столько, что на всю жизнь хватит. Так что последнюю чашку Берни допил в день отъезда и больше никогда к кофе не прикасался.

Нино продал ресторан с красными, под замшу, обоями на стенах и пышноволосыми официантками какому-то парню, который собирался превратить его в заведение японской кухни под названием «Часть суши». Оставил газетный киоск и новые кофейни племянникам. Дядя Люций, подначиваемый супругой Луизой, которая хотела любыми способами спровадить его из дому, взял на себя бар.

На вишнево-красном «кадиллаке» Нино и Берни исколесили всю страну, пару раз в день заезжая на стоянки для дальнобойщиков, чтобы подкрепиться гамбургерами и стейками, а в остальное время довольствуясь чипсами, венскими сосисками, сардинами и пончиками. Прежде даже Манхэттен, куда их зачем-то пару раз заносило, казался заграницей; их миром был Бруклин. И вот теперь они катили по просторам Америки, по самым ее одноэтажным задворкам.

— Черт подери, какая страна! — говорил Нино. — Какая страна! Здесь возможно все, абсолютно все!

Ну конечно. У тебя есть машина, связи, деньги. Так что все возможно. По тому же принципу устроена политическая кухня, породившая клан Кеннеди и бессменного мэра Дейли {34} и бросившая Рейгана и пару Бушев под колеса локомотива, пока переводили стрелки.

— Это страна безграничных возможностей, — добавил Нино (к тому времени они оказались в Аризоне). — Даже если, на первый взгляд, она выглядит так, будто Господь тут хотел пернуть, но обосрался.

Нино влился в новый мир совершенно естественно, будто всегда существовал в нем: стал во главе целой вереницы пиццерий, цепи киосков готовой еды, размещающихся в торговых центрах, букмекерских контор; стриг купоны. Казалось, что они никуда не уезжали, думал Берни, только теперь, выглядывая из окон, они видели голубое небо и пальмы вместо подвесного сабвея и пестрой рекламы на стенах зданий.

Со временем Берни Роуз возненавидел здесь все: бесконечную вереницу погожих дней, замусоренные улицы и забитые машинами шоссе, все эти так называемые местечки — Бел-Эйр, Брентвуд, Санта-Монику, претендующие на независимость и одновременно высасывающие ресурсы Лос-Анджелеса.

При всем при том он никогда не считал, что интересуется политикой.

Он просто стремился понять, поставить себя на место других. «Ты что-то размяк, мальчик мой», — заметил ему дядя Айвен, единственный человек с восточного побережья, с кем Берни продолжал общаться. Но он не размяк. Он начал замечать, что у некоторых людей нет ни малейшего шанса преуспеть в жизни — и никогда этот шанс у них не появится.

Сидя в «Китайском колокольчике» за третьей чашкой чая и пощипывая краешек слишком горячего блинчика с овощной начинкой, Берни размышлял о парне, который начал охоту на Нино.

— Все нормально, мистер Роуз? — спросила его любимая официантка Июнь-Май.

Как-то он спросил ее об имени, и она ответила: «У моего отца не было ничего, кроме чувства юмора, которым он чрезвычайно гордился». Когда она что-то такое произносила, ему казалось, что льется стих или появляется музыка. Он заверил ее, что еда превосходна, как всегда. Почти тут же Июнь-Май принесла и закуску — креветок под соусом.

Ладно. Пока поедим креветок.

Нино, оказавшись в голливудской Стране Чудес, вдруг начал воображать себя чертовым режиссером, не просто хорошим дельцом, а влиятельным человеком. Подобные амбиции витали здесь повсюду: в воде, в воздухе, в непрерывном потоке солнечного света. Они проникали в тебя подобно вирусу и не поддавались искоренению: спаниель американской мечты превращался в дикую собаку динго. Итак, Нино организовал подставу, а скорее одобрил чей-то чужой план, потом кому-нибудь передоверил — наверное, самому автору плана. Тот собрал команду, нашел водилу.

Не слишком трудно будет пройти след в след. Конечно, сразу, навскидку, он не знает, кому позвонить. Но вычислить телефон не проблема. Представится большим буем, у которого запланировано ого-го какое дельце, все, мол, уже на мази, осталось только подписать лучшего в городе гонщика.

Рядом появилась Июнь-Май, снова налила чая ему в чашку, спросила, не желает ли он чего-нибудь еще.

— Отменные креветки, — похвалил Берни.